Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Воротившись домой, Квачи с ядовитой улыбкой на губах делился своими мыслями с друзьями.

— Спятили, дурачье! Сами себя пожирают, пилят ветку, на кото­рой сидят! Рыба гниет с головы, вот в чем беда. Ха-ха, перворот-то сверху задуман! Просят: мы, говорят, извести себя решили, помоги­те!.. Пожалуйста, господа! В таком благом деле охотно помогу!.. А то­го не ведают, недоумки, что первая капля крови обернется потоком, в котором раньше других сами же и утонут. Иисус учит: помоги в беде ближнему своему. И мой человеческий долг диктует мне то же самое. Ха-ха-ха! Да, господа, да! Я охотно и радостно приду вам на по­мощь — и он погрозил пальцем кому-то в пространстве, пророчество­вал, точно вещий ворон: — Погодите! Придет время и вы горько по­жалеете! Станете биться головой о стену, пить свою кровь и есть свое мясо, но всю вину на вас же и возложат! — Квачи выпрямился и опять стал выше ростом, как некогда на Демир-Тепе. Голос его звенел, и глаза сверкали: — Товарищи! Запомните мои слова и, если я погибну, передайте их миру и истории. Я — Квачи Силибистрович Квачантирадзе 27 декабря 1916 года заявляю, что Россия, вступив в мировую войну, подписала свой смертный приговор. Это раз. На днях несколько вель­мож подрубят столп России, точнее — матицу, что держит кровлю. Это два. Еще через несколько месяцев эта же группа поддержит не­довольные и тайные силы и вместе с ними разрушит плотину перед бездонной запрудой, копившейся тысячу лет — это три. Хлынувший поток первым делом смоет нынешнюю власть — это четыре. Затем он наберет силу, взвихрит бурю, с треском и грохотом сметет новую власть и снесет головы тем, кто сейчас растаскивает плотину и пилит матицу собственного дома — это пятое, и последнее. — Квачи вещал словно охваченный медиумическим трансом.— Товарищи! У меня мно­го врагов. Я знаю — они постараются затушевать мои заслуги. Но и верных друзей, вроде вас, у меня немало. Быть может, мне суждено погибнуть, но вы не позволите историкам вышвырнуть мое имя на свалку забвения...

Еще долго витийствовал новоявленный пророк, но его друзья не запомнили ничего, кроме вышеприведенных слов и лишили историков бесценного клада.

Однажды я уже высказал свое мнение — сплетница-история как правило врет. Эту истину подтверждает судьба нашего героя. Книг о России, написанных в последовавшее за предсказанными событиями десятилетие, не уместить и на двухстах арбах. Но вот она, человече­ская неблагодарность — нигде в них вы не найдете имени Квачи! Дру­гие поделили его славу. Однако — благодарение Всевышнему! — в жи­вых остались свидетели его деяний: хотя бы те же Бесарион Шикия и Джалил Эмин-оглы. Как же им не поверить!

Сказ о благодарности и искажении истории

На следующий день Квачи, Пуришкевич, Юсупов и другие собра­лись еще раз.

— Застрелить! — предложил один.

— Отравить! — посоветовал другой.

— Задушить! — вокликнул третий.

— Наша задача,— внушительно и со значением сказал Квачи,— перерубить ось, на которой вертится сегодняшняя Россия.

Столь образное мышление всех привело в восторг:

— Верно! — закричали, перебивая друг друга.— Перерубить!

Затем обсудили предложенный Квачи план.

— Учитель! — говорил Квачи в тот же вечер Распутину. — Святой отец! Ты так пекся обо мне, позволь хоть в малой степени отблагода­рить... Если ты в настроении, пять красавиц хотят с тобой в баньку... — и шепнул на ухо еще несколько слов.

Гришка расплылся.

— Где? Когда?

— Этой ночью, у князя Юсупова...

— Красивые, говоришь?

— Красавицы из красавиц!

Гришка не дал договорить и, растроганный, обнял своего благо­дарного ученика и надежного защитника.

Примерно в полночь Юсупов с Квачи подъехали на автомобиле к дому Гришки и стали подниматься по лестнице.

— Нет, не могу! — вдруг прошептал побледневший Феликс и при­слонился к стене.— Это низко, неблагородно! Я готов застрелить его здесь, но заманить в свой дом и... В этом что-то нечестное.

— Надо было думать раньше! — заметил Квачи.

— Вы правы! — Феликс собрался с духом.

Взбежали по лестнице, постучались в дверь и обнялись с расфран­ченным Гришкой.

Квачи с деланным смехом поддел старца:

— Ну, святой отец, отправимся во святые места!

Гришку словно куснуло подозрение:

— С поцелуем Иуды схожи твои лобзания, Аполончик! — и оки­нул взглядом обоих. В глазах мелькнул огонек недоверия.

Квачи с Юсуповым прикрылись шутками и смехом.

— Аполончик! Мы с тобой клялись друг другу в верности до гроба... Много я тебе сделал хорошего... Если у вас зло задумано, вспомни Господа и удались от меня.

— Учитель! Святой отец! Ты, верно, шутишь!.. — Квачи восклик­нул это с таким искренним укором, что погасил вспыхнувшее в Гриш­ке сомнение.

— Чудной ты, право, шуток не понимаешь! — осклабился старец. Но потом еще разок заглянул в глаза и пригрозил: — Мотри у мине!

Минут через двадцать все были в юсуповском дворце.

Квачи с Феликсом пили шампанское и потчевали старца.

— Святой отец, вот ваша любимая марсала. Почему не пьете?..

С верхнего этажа доносились звуки граммофона.

— Гости еще не разъехались...— неловко объяснил Феликс.— Сей­час разъедутся и... Красотки уже здесь...

Гришка выпил бокал марсалы, заел двумя пирожными.

— Почто енто не едите? — подвинул пирожное князю.

Квачи с Юсуповым переглянулись.

— Спасибо, святой отец... Я не любитель...

— Для вас приготовлены, святой отец... Ваши любимые...

Пирожные были отравлены так же, как и марсала.

Квачи и Феликс с замиранием сердца ждут действия яда и, всмат­риваясь в Гришку, думают: "Не подыхает! Ну и живучий, пес..."

Гришка захмелел, выпил подряд два бокала и заел пирожными. По­веселел. Ждет красоток, ржет, как жеребец, и нетерпеливо бьет ко­пытом.

— Наливай ишо!

Еще два стакана. И опять ничего!..

"Столько яду стадо буйволов свалило бы"...— волнуется Квачи и косится на Феликса.

— Я... Я сейчас вернусь... Сейчас... — лепечет тот и выбегает из комнаты.

Этажом выше Пуришкевич, великий князь Дмитрий, капитан Су­хотин и доктор Лазоверт ждут конца. Все четверо бледны и взволно­ванны. Феликс вбегает в комнату и кричит истерически:

— Не могу!.. Не могу!..

— В чем дело?.. Что там у вас?

— Яд не берет его... Съел с десяток пирожных, выпил бутылку вина и хоть бы что!

— Не может быть,— бормочет доктор Лазоверт.

— Феликс! Возвращайтесь и скажите князю Квачантирадзе, что теперь его черед. А это положите в карман...

Феликс положил револьвер в карман и сбежал вниз.

— Князь, ваш черед...

Прекрасно! Квачи выполнит свой долг...

Он обернулся к Распутину.

— Святой отец! Учитель! Мои женщины скромны и стыдливы, не станут кутить с нами. Мы с Феликсом уйдем... А баня тут недалеко... Если понадобится, только кликните... — и оба вышли.

К Гришке, скромно потупясь, вошли женщины, все ангельски хо­роши собой. Сбиваясь и смущаясь, завели беседу. Гришка распалился, сел на любимого конька; бия себя кулаком в грудь, стал кричать:

— Я — святой!.. Ко мне не пристает грязь. Я не знаю похоти! Хошь, докажу!.. Показать? Айдате со мной! — и повел их в натоплен­ную баню.— Хошь на меня ложись, хучь сбоку подваливай... Во, види­те? По мне ничего не заметно... Валяетесь подле меня, что чурки... Ни­чего не чувствую... И кровь не закипает, и сердце молчит, и... Убеди­лись? А вот теперь, теперь святой дух меня покинул, теперь я опять мужик... Теперь, давай... зачнем!

Перепуганные женщины выскочили из бани и заложили на крюк дубовую дверь.

Озверевший бугаина с разгона налетел на нее — раз, другой, тре­тий; после четвертого удара дубовая дверь слетела с петель и голый

Гришка с ревом вырвался из клубящейся бани. Он бежал, согнувшись чуть не вдвое. Сшибая двери, ворвался в одну из комнат.

Феликс Юсупов встал у него на пути и трижды выстрелил из ре­вольвера. Гришка застонал и рухнул.