Наследники

— Да, такую забыть трудно, — сочувственно заметил Быстров.

— Просто даже невозможно. Да и не дает забыть, чертовка. Не пишет, не пишет, а потом послания одно за другим…

Алексей, чтобы отвлечь Костю от тяжелой темы, стал расспрашивать о заводе, о знакомых заводских ребятах. Костя, наконец, и сам немного отошел, повеселел малость.

Прощались у самой двери. Пожимая руку Косте, Алексей как можно мягче и увереннее проговорил:

— И все-таки, Костя, ты не очень тужи. Может, я и ошибаюсь, но думаю, что нет. Любит тебя Надя и знает, что ты ее любишь. Потому и дурит.

— А если она и впрямь выскочит за этого Лобанова?

В голосе Кости было столько неподдельной тревоги, что Быстров замялся, хотел было уйти от ответа, схитрить. Но потом упрекнул себя за это и, обняв юношу за плечи, с твердой убежденностью ответил:

— Нет, Костя, не думаю. Но если такое случится… тогда, что же… Тогда не стоит она такого чувства, как твое. Не стоит.

Костя чуть улыбнулся в ответ пересохшими губами.

Глава XIV. «Романтики — тоже люди»

Когда Казаков узнал, что вопрос о положении дел в Лебяжьем выносится на партком, он решил обстоятельно подготовиться и не дать себя в обиду.

— Что ж, повоюем, — заявил он Быстрову.

— С кем же это вы воевать хотите?

Слова Казакова удивили его. Воевать с партийным коллективом может лишь человек или ничего не понимающий, или абсолютно убежденный, что он прав. Но ведь в поселке действительно полно упущений — это же очевидно!

— Повоюем с теми, кто хочет очернить все, — ответил Казаков.

— Никто ничего чернить не собирается. Но нам всем следует понять: время, когда люди мирились с любыми условиями, прошло. Неужели трудно уяснить, что работать с таким напряжением, как у нас, не имея элементарно необходимого, очень трудно? Мы с вами обязаны обеспечить нормальный быт.

— А мы, значит, этого не делаем?

— Далеко не все, что нужно и можно.

Этот разговор еще раз убедил Казакова в том, что его, видимо, хотят как следует проработать. «Но черта с два, — думал Петр Сергеевич. — Видели мы и не такое».

Расширенные заседания партийного комитета проводились на «Химстрое» не часто и лишь по делам, касающимся всего коллектива. Партийные организации участков за последнее время основательно разрослись и решали многие дела сами.

На сегодняшнее же заседание народу собралось много: вопрос был больным и касался всех.

Казаков докладывал с полчаса: объем ремонтных работ, количество топлива, запасы белья, оборудования, мебели… О недостатках сказал тоже.

— Недостатки у нас, конечно, есть, но ударяться в панику, по-моему, все-таки нельзя. Могли мы сделать больше? Да, могли, конечно, но надо помнить, что есть вопросы и более важные, чем кубовые да уборные. А некоторые товарищи забывают это, забывают, что здесь не база отдыха, не туристский лагерь, а ударная стройка. Кое-что надо и перетерпеть. Во имя главного и основного. На то к нам и романтики присланы.

Когда в комитете комсомола готовились к сегодняшнему заседанию парткома, Снегов предупредил Зарубина, что выступать придется ему: он сам живет в поселке, и обстановка там знакома ему куда лучше, чем многим другим. Виктор решил выступать не сразу, но последняя фраза Казакова будто подхлестнула его. Он попросил слова.

— То, что стройка боевая и важная, все мы хорошо знаем. И то, что здесь не база отдыха, тоже известно. Да, товарищ Казаков, мы — романтики. Но романтики — тоже люди. И чудесные притом. Согласитесь: дрожать от холода, вычерпывать воду из палаток, бегать в поисках куска колбасы — вещи малоприятные. Умыться как следует и то негде. Времянку водопровода обещали, обещали, да так обещаниями дело и кончилось. Хорошо, что озеро рядом. Но ведь не все в секцию «моржей» годятся. И я не понимаю: имеем средства, фонды, помощь любых организаций к нашим услугам, а наладить в поселке хотя бы сносные условия не можем.

Потом выступила Катя Завьялова. Когда она шла по тесному проходу между стульев, люди сконфуженно убирали тяжелые, облепленные грунтом и глиной кирзовые и резиновые сапоги. Катя волновалась, говорила очень сердито.

— Вот тут докладчик заявил, что некоторые требуют невозможного. Наверное, он нас, девчат, имел в виду. А теперь послушайте, товарищ Казаков, что я скажу. Не знаю уж, понравится это вам или нет. Женщины о своей внешности во все времена заботились. Были мы недавно в историческом музее, там нам скифские находки показывали. Так вот, у скифянок и то считалось неприличным взлохмаченными ходить. А у нас в двадцатом веке в Лебяжьем негде прическу сделать. Да, да, прическу. Что вы смеетесь?

— Будет время — салон красоты откроем, — подал реплику Казаков.

Катя вскинула на него большие, потемневшие от гнева глаза и с вызовом ответила:

— А почему бы и нет? Вам-то он, конечно, не нужен, а нам — обязательно. И не когда-нибудь, а поскорее.

Особенно гневно выступал Аркадий Удальцов. Был он сегодня на редкость неулыбчивым, злым. Он набросился сразу на всех троих — Данилина, Казакова и Быстрова.

— Дорогие товарищи руководители стройки. Вы, как известно, не так давно изволили посетить Лебяжье. И вполне резонно критиковали и порядки в поселке, и ход работ на жилых домах. Если вам не изменяет ваша руководящая память, то я ставил перед вами ряд вопросов, от решения которых зависит готовность Лебяжьего к зиме. Вы обещали и цемент, и лес, и транспорт, и, одним словом, все, что нужно. А особенно меня удивляете вы, Владислав Николаевич. Ведь вы тогда что сказали? Дадим поселку зеленую улицу, форсируйте. Помните? А что я получил? Шиш с маком. График работ отстает на целый месяц. Если так дело пойдет и дальше, зиму ребята в палатках встретят. Несолидно ведете себя, товарищи руководители. Не понимаете серьезности положения. По-моему, парткому давно надо было заняться этим делом и напомнить кое-кому об их обязанностях…

Наклонившись к Быстрову, Данилин раздраженно проговорил:

— Перехлестывает товарищ Удальцов.

Быстров суховато ответил:

— По форме — да. А по существу он прав.

После поездки в Лебяжье Данилин долго разговаривал с Казаковым и был убежден, что сейчас в поселке делается все необходимое. Сегодняшнее заседание оказалось для него неприятной неожиданностью. В сущности, ни черта не сделано из того, что было велено им, Данилиным. «Выходит, мне за всем самому смотреть надо?»

Он сумрачно проговорил:

— У меня вопрос к товарищу Богдашкину. Что, отдел материально-технического снабжения совсем обессилел, если не смог обеспечить Лебяжье элементарно необходимым? В чем дело? — И, не дожидаясь ответа Богдашкина, повернулся к Казакову: — Я об этом и вас спрашиваю, Петр Сергеевич.

— Не могу же я один за всех вертеться. Есть у нас люди, отвечающие за это. Видимо, не хотят шевелить мозгами.

Богдашкин, переждав их разговор, поднялся:

— Отдел наш, Владислав Николаевич, не обессилел, нет. С таким обидным тезисом я согласиться не могу. Трубы для водопровода? Есть у нас эти трубы. Одеяла теплые нужны? Можем забросить в поселок хоть завтра. Утепленные покрытия для палаток? Думаю, что найти можно. Ну, а о разных там мелочах и говорить нечего.

— Так почему же вы не обеспечиваете поселок всем необходимым, несмотря на мои указания? — раздраженно спросил Казаков.

Богдашкин поднял на лоб очки, как бы желая получше рассмотреть Петра Сергеевича, и с явным недоумением спросил:

— Я что-то вас не совсем понимаю, Петр Сергеевич. О каких указаниях идет речь?

— Вы все прекрасно понимаете.

Быстров спросил Богдашкина:

— Почему до сих пор держите Лебяжье на голодном пайке с цементом? Ведь мы же договорились.

Богдашкин ответил неохотно:

— Тут есть задержка, есть. С цементом у нас туговато, сами знаете. Но как только насытим Тимково, подбросим и Лебяжьему.

— Тимково? — удивился Данилин. — А зачем его насыщать? Тимковский завод надо еще переоборудовать, и вообще некоторое время он будет как резервная мощность в дополнение к узлам центральной площадки. Вот когда развернем работы на внешних объектах, особенно по водозабору, тогда другое дело.