Наследники

— Черт полосатый! Здорово, честное слово, здорово!

— Захвалишь ты меня. Возомню, что я действительно с Парнаса, — довольно и широко улыбнулся Яша.

…Заводские и зареченские дела Яша знал в подробностях и на рассказы не скупился. А Алексей все расспрашивал.

— Павлик Орлов? Его забрали в НИИ. Начальник производственных мастерских. Рыбехин? Глобус-то наш? Кандидат наук. Говорят, докторскую готовит. А вот где Крутилин — не знаю.

— Наше начальство — заместитель начальника главка, — ответил Быстров.

— Да что ты? Жив, значит, курилка.

— Жив, да еще как!

Яша ждал, что вот сейчас, раз уж зашел разговор о Крутилине, Алексей спросит, заговорит о Лене. Но он не спрашивал. Тогда Яша, не глядя на Алексея, тихо спросил:

— Лена с ним?

— С ним.

Алексей не спеша перелистывал Яшину книжку. Он был спокоен, совершенно спокоен, только пальцы, перебиравшие страницы, чуть заметно дрожали. Отложив книжку в сторону, поднял глаза на Яшу:

— Давно не видел ее…

— Ну, а о Громове ты, конечно, слышал?

— Да, да. Дипломатом стал. Уверен, что посол из него настоящий получился. Жалею, что мало с ним поработать пришлось. Чудесный человечище. Очень они с Луговым схожи.

— А с Семеном Михайловичем давно виделись?

— Собираюсь на завод, да все никак.

Яша опять стал рассказывать.

— На заводе-то он вроде внештатного партийного папаши. В цехах, парткоме, завкоме, дирекции — у всех к нему дела, везде только и слышно: это с Семеном Михайловичем посоветоваться, об этом давайте у Лугового спросим, тут без Семена Михайловича не обойтись…

— Седьмой десяток идет, а не сдается. Вот что значит закалка, — в раздумье проговорил Быстров. — Попадало мне от него будь здоров как. Даже сейчас я его, по совести говоря, чуток побаиваюсь. А ближе и роднее его, кажется, человека нет.

Яша посмотрел на Быстрова. Немало времени прошло. Семь лет. Перед ним сидел уже не тот Алеша Быстров, что был заводилой на молодежных вечерах, постоянно воевал с начальниками цехов за невнимание к его комсомолятам, с незадачливыми горкомовцами. Видимо, не легкими были эти годы. У Быстрова уже чуть-чуть серебрились виски, белесые пряди пестрили черную шевелюру. Но глаза были все те же — задорные, цепкие и порой с той же лукавинкой и смешинкой. Открытая и добродушная улыбка и все та же быстровская сдержанность.

— А ты трудишься все так же? И день и ночь?

— Положим, не всегда день и ночь, но дел хватает. Хозяйство беспокойное.

Алексей подошел к окну, поманил Яшу.

— Взгляни. Такое не часто увидишь.

На участках шла пересмена. Замолк надсадный рев МАЗов, замерли ненасытные экскаваторы, не слышалось уханья сваебойных копров, шелестящей воркотни транспортеров. Только прожекторы ни на минуту не закрывали свои пронзительно-слепящие глаза. Их вахта кончится лишь с рассветом. Картина даже смолкнувшей на время стройки была довольно впечатляющей.

Посмотрев на часы, Алексей заметил:

— Через двадцать минут эта тишина кончится. — Отвечая словам Яши и своим мыслям, сказал:

— Тележка нелегкая, что и говорить. Но… зато интересно. Очень.

— Но вид твой мне не нравится, парторг «Химстроя».

— Бутенко! Ты стал ворчлив, как моя мамаша.

— Как они там у тебя? Серегу я как-то видел. Вымахал будь здоров.

— Да, ростом и силенкой бог не обидел. На днях мне говорит: «Ты, браток, жениться-то думаешь? А то меня задерживаешь». Каков?

— А ты что хочешь, чтобы он по твоим стопам пошел, седых волос дожидался? — шутливо подзадорил Яша. — Между прочим, недавно я присутствовал при одном занятном разговоре о тебе.

— Это еще по какому поводу?

— Ты дочку Казакова знаешь?

— Таню? Немного знаю.

Алексей насторожился. Он никак не предполагал, что их отношения (да и можно ли назвать «отношениями» два-три коротких разговора) стали предметом чьего-либо внимания. И хотя Быстров хорошо знал Яшу, был уверен, что при нем были исключены какие бы то ни было плоские шутки и намеки, разговор этот застал его врасплох и вызвал почему-то неприятный осадок.

Яша сразу заметил это:

— Извини, может, я зря. Не будем об этом.

Алексей миролюбиво сказал:

— Ну ладно, ладно, говори, раз уж начал.

— Да ничего особенного. Они ведь с Зиной приятельницы. Были мы как-то у них. Так вот Таня настойчиво интересовалась твоей персоной.

Быстров промолчал. А Яша, хмурясь, взглянул на него и спросил:

— А как сам Казаков? Что за человек?

Быстров неопределенно пожал плечами.

— Пока сказать не берусь. Кажется, не глуп, опытен в делах. Но пуда соли я еще с ним не съел.

— Послушал бы, как он толкует со своими друзьями-приятелями. Завистливые словечки, злорадные намеки, какие-то взаимопонимающие взгляды.

— Да. Пора бы мне поближе знать его, да и не только его. Времени, времени, Яша, вот чего мне недостает.

…Когда шли к станции, разговорились опять о заводских и зареченских делах. Но вот, посмотрев на темное, все в звездах небо, Яша, как и раньше, внезапно перешел на совсем другую тему:

— На днях попалась мне занятная брошюрка по астрономии. До последнего времени величайшей из известных звезд считалась Эпсилон в созвездии Возничего. Ее диаметр в три тысячи раз больше диаметра Солнца. Оказывается, однако, что этот самый Эпсилон ничтожный карлик по сравнению со звездой Альфа в созвездии Геркулеса. Диаметр этой звезды в двести тысяч раз больше диаметра Солнца. Если бы можно было совершить путешествие вдоль экватора этой звезды на реактивном самолете, то на это потребовалось бы восемьдесят тысяч лет. Когда луч света, отражающийся сейчас в зеркалах телескопов, оставил эту звезду, на Земле была еще эпоха раннего средневековья.

— Да, солидная звездочка, ничего не скажешь, — проговорил Быстров и, посмотрев на Яшу, улыбнулся. — А ты по-прежнему копаешься в брошюрах да справочниках и выискиваешь диковинки? Работа, стихи, энциклопедии… Правильно Зина тебя честит. Леньку и того, поди, видишь только перед сном. Смотри, отобьется от рук.

Яша тронул Алексея за руку:

— Между прочим, самый древний из дошедших до нас образцов письма — это папирус Присса. Ему около шести тысяч лет. Начинается он следующими словами: «К несчастью, мир сегодня не таков, каким был раньше. Всякий хочет писать книги, а дети не слушаются родителей».

Алексей усмехнулся.

— Это, знаешь, непосредственно в твой адрес. Выходит, история иногда все-таки повторяется.

— Выходит, что так. Но почему ты на меня накинулся за мое хобби? Вот скажи, какой самый высокий водопад в мире?

Несколько замявшись, Алексей ответил:

— Кажется, Ниагарский.

— Вот-вот. По-моему, кажется… Темнота. Ангела в Венесуэле. Здесь вода падает с высоты тысячи десяти метров, а Ниагара имеет высоту падения всего пятьдесят метров. Понятно, товарищ парторг?

— Сдаюсь. Жаль, что ты не на «Химстрое». Очень пригодился бы. Когда с ребятами приходится беседовать, они порой такие вопросы подбросят, что не скоро и в Ленинке ответ сыщешь.

— А ты звони. По старой дружбе буду консультировать.

Глава XVI. Ночной разговор

Разные были натуры у Снегова и Зарубина, разные вкусы и характеры. И все же их тянуло друг к другу. Когда долго не виделись, встречались шумно, радостно, как давние друзья.

Вот и сегодня, как только Виктор вошел в комитет, Снегов торопливо положил телефонную трубку, вскочил из-за стола.

— Виктор, здорово! И давно же я тебя не видел!

— Трое суток.

— Да я только вчера вернулся.

— Ну как поездка?

— Воронеж городок неплохой. Бригада тоже подобралась дружная. Секретарь ЦК возглавлял.

— Поручение, конечно, ответственное, но можно было обойтись и без комсорга «Химстроя». Дел-то и у нас вон сколько.

— С ЦК спорить трудно, да и самому интересно было посмотреть. На двух больших стройках побывал. Ребят оттуда пригласил в гости — пусть посмотрят, опыта поднаберутся. — Взглянув на часы, Анатолий испуганно охнул. — Забыл совсем, поехали к нам. Сейчас же едем!