...И никто по мне не заплачет

Аннелиза тихонько вскрикнула «ай», взглянула на руку Лео и лицо ее стало желтым как воск. Она сказала только:

— Мне сейчас будет дурно, — быстро высвободилась из объятий своего кавалера, подбежала к столику, взяла сумочку и ушла из зала.

Лео тоже вернулся к столу. Очень медленным шагом.

Биви вскочил, вопросительно и зло взглянул на Лео.

— Что еще?

Лео показал ему руку, проткнутую булавкой.

— Попробуй-ка и ты,— предложил он.

Но юный Леер только покачал головой, еще раз изумленно посмотрел на друга и слегка приоткрыл рот. Так, в растерянности, и он вышел из зала.

Музыка как раз смолкла.

Во время краткого перерыва Лео угостил маленького трубача сигаретой «Симон Арцт». Тот закурил и поинтересовался:

У тебя не все ладно с девочкой?

Это несущественно, — отвечал Лео, но тут же отошел от него.

За столиком по-прежнему было пусто. Лео побежал в раздевалку.

Старуха вручила ему желтый клочок бумаги и сказала:

Они оба только что ушли. Велели мне это передать и еще привет от барышни. Фирмы Бертеле или Бергеле уже два года как след простыл. Она говорит, что навела справки. И желтый шарфик забрала из вашего пальто,— добавила старуха.

Перебросив через руку свое дешевенькое пальто, Лео вышел из «Маскотты». Даже не расплатился. Но теперь он уже никогда сюда не придет. Он пошел через лужайку. Посредине ее бросил на траву свое пальто и в ночной темноте проделал упражнение с экспандером. Ему сейчас же полегчало.

Даже стало весело. Пусть друг отнял у него девушку. Пусть этот трусливый, грязный пес удрал, и она тоже. Важно одно: он ничего больше не должен судьбе. Расплатился с нею сполна. Пожалуй, даже переплатил. И, значит, может рассчитывать на какую-то ее милость.

И тут же слезы набежали у него на глаза. Биви причинил ему эту боль, добряк Биви, его друг, почти одно с ним. Бог ты мой, да, может, он и не виноват, Биви. Он ведь всегда говорил, что из-за девчонки друзьям нельзя ссориться.

Да, да, так он говорил, этот низкий тип. Лео, держа пальто в руке, медленно затрусил дальше. И плакал до тех пор, покуда ритм трусцы не выбил из него всех слез.

Тогда он зашел в первый попавшийся трактир. Выпил четыре стакана экспортного пива и стал с интересом на блюдать за карточной игрой постоянных посетителей. Когда трактир закрылся, у него остались еще две марки. С ними он отправился на улицу, где стояли ночные девицы. Он шатался, и в ушах у него отчаянно звенело.

Лео решительно направился к довольно толстой и немолодой девице и объяснил ей, чего он от нее хочет. Она через плечо на него взглянула и, уходя, бросила:

С ребятней не вожусь!

Что ж, Лео пошел к другой девице, помоложе, как ему показалось. У него ведь еще были две марки. Эта стояла возле освещенного меню ночного ресторана. Лео снова сказал, чего он хочет. И при этом заглянул ей в лицо. Это была «раскосая мордашка».

Фрейлейн Хегеле теперь не стучала на старомодной пишущей машинке, а занималась другим делом.

Лео давно уже скрылся, когда она собралась ему ответить. В три часа ночи он явился домой. Подошел к газовой плите, открыл кран и вдохнул потекший приторный газ. Когда он снова завернул кран, вся кухня уже пропахла газом. Лео подумал: не такой уж плохой запах.

И еще: даже уличная девка меня не хочет. Даже за деньги. Браво, теперь, я по крайней мере знаю что к чему.

В понедельник вечером он встретил Биви около салона Лехнера.

Эй, ты, подойди-ка сюда, — сказал он, сжимая в кармане связку ключей. Ключи он держал так, что самый длинный из них торчал между третьим и четвертым пальцем его сжатого кулака.

Торчащим ключом он намеревался заехать в зубы Биви, этой паршивой собаке.

Биви двинулся к нему, немного пошатываясь, но в общем бесстрашно, и сказал:

Ну, чего тебе?

Тебе нечего мне сказать?—поинтересовался Лео и неторопливо вытащил руку, сжимавшую связку ключей.

— То есть?

Тебе нечего мне сказать, шелудивый пес?

Отойди немного, — сказал Биви, — не обязательно, чтобы мой шеф все слышал.

Део повиновался, и они вместе завернули за угол, словно ничего не случилось.

Когда они наконец остановились и Лео почувствовал, как волоски у него на руках встают дыбом от принятого смертельно холодного решения, Биви сказал:

Бей, пожалуйста, давай, давай, бей, если хочешь.

И даже засунул руки в карманы, хотя лицо у него

было белое как мел.

— Я тебя с дерьмом смешаю, слышишь, с дерьмом.

— Прошу, — сказал Биви и даже не пошевелился.

Но тут вся сила, как вода, полилась у Лео между пальцев так быстро, что он уже знал, через несколько минут ее совсем не останется. Вся сила и ярость и задуманная месть попросту ушли между пальцев, и не мог он их удержать, как ни сжимал кулаки.

Другу ты сделал гадость, единственному своему другу, фу-у черт, подлая собака!—простонал Лео.

Тут Биви Леер, все еще мучнисто-белый с лица, проговорил:

Слушай, что я тебе скажу, Лео. Сходи-ка к доктору. Ты не в себе. Это всем давно ясно. Всему дому ясно. Мне тебя жалко.

Так, тебе меня жалко?

Да.

Жалеешь, значит, меня?

Жалею.

Так вот же тебе.

Лео плюнул в лицо Биви. Повернулся, рассмеялся в голос и ушел. В осеннем тумане медленно растворилась его фигура.

Чарли сидел в казино, когда Лео пришел за пособием. И ел рагу из оленины — блюдо, редкое в этих стенах. Лео он сразу увидел.

Эге, старый бродяга! — воскликнул Чарли.

Бог ты мой, кого я вижу?! — в свою очередь воскликнул Лео.

Он присел на табуретку у стола. Чарли, усердно обсасывая каждую косточку, заметил:

Кажется, они мне подсунули оленьи рога.

Лео хихикнул и сложил руки так, что пальцы одной пришлись на пальцы другой: средний палец левой на указательный правой, безымянный на средний, мизинец на безымянный. Руки у него теперь выглядели как покалеченные.

Чарли взглянул и спросил:

Это еще что за дурацкие шутки?

Так! — и Лео засунул судорожно сжатые кулаки в карманы.

Давай-ка сходим со мной в «Ослиный хлев», там тебя чем хочешь попотчуют.

Попотчуют? — переспросил Лео.

—- Да, от полутора марок и выше.

И они пошли.

«Ослиный хлев», захудалый и пользующийся дурной славой трактир, находился в центре старого города. Туда ходили разносчики, безработные, сутенеры, полиция, профессиональные картежники и прочее городское отрепье.

После случая с Аннелизой Динглер и разрыва с другом юности Биви Лео постоянно копался в себе. С тихим злорадством за собой наблюдал. Казалось, на языке у него все время вертится: я вполне удовлетворен, что с Леонардом Кни все так мерзко получается. Посмотришь, он плохо кончит. Обрати внимание, что он сейчас творит. Я же тебе говорил. Такому типу и помочь-то нельзя. Носится, бегает, а все без толку. Последи, чтобы он отсюда убрался. Что он здесь забыл? По такому уж, конечно, никто не заплачет.

Переступив вместе с Чарли порог старого, захудалого трактира, в котором кишмя кишели неудачники, беды, незадачливые судьбы, бессмысленная алчность, выщелоченные жизни, Лео сразу почувствовал себя как дома.

Да, здесь ему место. Это его сородичи.

Ведь и они росли в тени, и они были обойдены. Пасынки, безбилетные пассажиры, униженные. Здесь царила мутная мгла уже стершихся чувств. А как здорово эти люди скользили. Не противясь, медленно, с приятностью, туда, где наконец кончится скольжение. И уже скоро.

Лео это чувствовал с удовлетворением, с туманной, склизкой радостью. Там уж можно упасть, потому что упадешь удобно, грехи-то ведь мягкие. На мгновение Лео вспомнилось место из предпоследней читанной им книги, книги об Индии. В ней приводилось речение, очень ему понравившееся. Оно гласило:«Не должно по доброй воле переступать порог, за которым тебя окутает тьма. Беги ка-амы, вожделения!»

Лео только улыбнулся.

Они сели за стол без скатерти у слепых окон. Несколько засохших гераней стояли на подоконниках, в геранях торчали окурки.