...И никто по мне не заплачет

Пятьдесят шесть квадратных метров дерна подняли юные обитатели Мондштрассе в поисках майских жуков. Цифра, видимо, довольно точная, потому что именно она позднее фигурировала в протоколе о порче зеленых насаждений, препровожденном дирекцией городского парка учителю Целлеру. Этот протокол он зачитал классу, прежде чем выпороть всех шестерых. И хотя шесть новоявленных зоологов не поймали ни одного майского жука, а нашли только три бледно-желтые личинки, которые сунули в жестянку, платить за потраву им все-таки пришлось. А поскольку ни у Лео, ни у Наци Кестла, ни у Густава Мюллера текущих счетов не было, то расплачивались они собственной шкурой. И сколько ни дубасил учитель по их штанам, деньги оттуда не посыпались. Но это все случилось позднее.

Недели через две, после того как сторож Цирнгибель настиг их за охотой на жуков, вся компания играла в индейцев. Они были в холщовых штанах, с куриными перьями, натыканными вокруг головы, а двое даже держали в зубах столовые ножи! украденные из «Старых времен». В это же время на берегу Изара под надзором господина Цирнгибеля со дна как раз добывали гальку для дорожек пзрка, который он охранял. Гальку насыпали в маленькие железные вагонетки; сегодня был праздничный день, и они стояли, скрепленные цепью по шесть штук, на высоком берегу и отдыхали. Но много ли значит цепь, замкнутая висячим замком с толстенной дужкой, для ребят, играющих в индейцев! Наци, сплошь размалеванный акварельными красками, притащил бревно. Они сделали из него рычаг, коротким концом просунули под цепь, уперлись в него худенькими, но решительными плечами и успели один только раз сказать «Вз-я-яли!» — как вся махина покатилась в тартарары.

Молчаливое Железо, правая рука вождя племени, он же сын чиновника Леера, отпустил тормоз переднего вагона «экспресса Цирнгибель», который, сначала тихонько урча, а потом с диким грохотом, вкатился на деревянный мостик, переброшенный через один из рукавов Изара. Следопыт Смелое Сердце стоял на переднем вагоне и, заметив бревно, которое Лео бросил поперек рельсов, издал пронзительный боевой клич. У Смелого Сердца осталось времени только на то, чтобы выпрыгнуть и с величайшим трудом удержать равновесие на узеньком краешке моста, как произошла катастрофа. На дыбы взвились две первые вагонетки, в щепы разлетелось бревно, трансатлантический экспресс внезапно стал уныло крениться набок и ухнул в трехметровую глубину. Только вода забулькала да покрылась пузырями. Покачиваясь, скрылись из глаз вагонетки, Молчаливое Железо выпустил им вслед бесполезную стрелу, а Мельхиор задумчиво плюнул в уже успокоившуюся стихию. Таков был первый акт мести юных обитателей Мондштрассе сторожу Цирн- гибелю за историю с майскими жуками.

После катастрофы последние могикане ринулись в прибрежный кустарник. С первого взгляда казалось, что все они хромают, но только казалось, дело в том, что вождь Те-кум-се приказал воинам бежать сто шагов преимущественно левой ногой, а следующие сто правой; одна нога, таким образом, всегда отдыхала, и никто не мог бы их настигнуть. Он это где-то вычитал.

В этот день при выполнении разведывательного задания юный Лео Кни стал свидетелем весьма интересного разговора. Он полз на животе и только было собрался раздвинуть уже слегка зазеленевшие кусты, как сквозь ветки и сухие прошлогодние стебли заметил мужчину и женщину, лежавших на одеяле, разостланном на весенней, слегка прогретой земле. Она говорила:

Скажи, что ты подумал, когда в первый раз меня увидел?

Я что подумал?

Да.

Сказать?

Скажи, скажи, милуша.

Я подумал: ну, эта из тех.

Из каких тех?

Из тех, словом, и все.

Нет, ты мне объясни.

Которая много что может и много что стерпит.

Да ты уж, видно, совсем осмелел! — Она сняла у него с воротника волосок, которого на нем не было, и легонько сбила пыль с его незапыленного плеча.

Тут он заметил:

Ты, видать, замужем, а?

А ты почему узнал?

Он рассмеялся и запел: «А ну, давай еще разочек!»

Ох уж эти мне замужние! — Он вынул из кармана коробок спичек, отломил головку от одной, а деревяшку раскусил зубами. Потом, словно про себя, сказал:

А ведь верно говорят: у каждой бабы есть свой секрет, как у колдуна или боксера, которые никому его не открывают, потому что как ни верти, а все обман.

Женщина на одеяле захихикала.

Ты хороший паренек, дорогуша!

А я, знаешь, безработный.

Ну и? Безработный разве хуже на вкус?

Ладно, ладно, что ни говори, а все безработный.

Ты потом сунь руку в карман куртки.

Это еще зачем?

Может, там что-нибудь найдется.

Э, нет, так не пойдет, я только из любви признаю, а нет, так и не надо! Это я тебе сразу говорю, чтоб ты знала, что есть амбах.

Какой еще амбах?

Есть такое словечко в карточной игре...

А-а, я не знала. — И женщина внезапно добавила: — Сладуля...

Он ничего не ответил, а обнял ее за то место, где блузка выскользнула из юбки и виднелась розовая рубашка.

Женщина влепила ему поцелуй в ухо, и, когда он слегка отстранился, Лео увидел, что на его лице отнюдь не написано удовольствие, напротив, оно скорее сердитое и покорное судьбе. Такие лица были у грузчиков, когда машина с углем останавливалась у дома на Мондштрассе и им предстояло тащить тяжеленные мешки на четвертый этаж к Рудольфу Мариа Диммеру, где не давали на чай. Но весь обратившийся в слух могиканин не знал человека, лежавшего на одеяле. А женщина опять сказала:

Сладуля! — и еще вздохнула вдобавок. Но тут она подняла голову, и Лео громко воскликнул:

Господи Иисусе!

Это была жена разъездного агента Кампфа. Волосы упали ей на лицо, почему-то казавшееся сегодня припухлым. Мужчина сказал:

Там кто-то есть.

Он быстро вскочил, но Лео уже дал тягу — только треск пошел по кустам.

Сначала он машинально бежал левой ногой. Мужчина все равно не пустился бы за ним вдогонку, потому что у него спали штаны. Лео мчался домой. Картина, которой он стал свидетелем, отнюдь не была целомудренной. Не такой уж он маленький, чтобы этого не понимать. Хоть он еще и ловил в марте майских жуков. А женщина, которая сказала «сладуля» и поцеловала в ухо чужого дядьку, была женой Кампфа. Того самого, что каждый божий день уходил на работу, а дома чистил за дверью свои башмаки, и все жильцы это знали.

Лео пошел медленнее, так как до дому было уже близко. В страшном смущении поздоровался с господином Диммером, который все еще хромал, хотя ему уже несколько месяцев как сняли гипс. Господин Диммер на приветствие не ответил.

Едва только фрау Кампф поднялась с земли, как сладкий блеск погас в ее глазах. Мужчина, с которым она познакомилась в кино, глуповато рассмеялся и сказал:

Надо идти, а то тут народ.

Он нагнулся и поднял одеяло, они взяли его за все четыре конца и сильно тряхнули; из одеяла вытряслись травинки и несколько прошлогодних листьев. Мужчина пошел впереди, неся под мышкой скатанное одеяло.

Потихоньку он посмотрел, что там у него в правом кармане. Там была пятимарковая бумажка. Он подумал: пять монет есть пять монет. От железнодорожного полотна фрау Кампф пошла в одиночестве.

В тот же день, уже под вечер, Лео встретил фрау Кампф на лестнице, и она сказала ему:

Сходи-ка за молоком, получишь десять пфеннигов.

Он посмотрел на нее пытливым, внимательным взглядом и взял кувшин. Итак, она его не узнала. Когда он вернулся, фрау Кампф впустила его в переднюю и в поисках мелкой монетки стала рыться в своей сумочке. Ничего не отыскав, она пошла в кухню, а сумочку положила на подзеркальник. Из нее выпала зеленая коробочка, и, так как фрау Кампф была на кухне, Лео поднял ее и сунул в карман. Выйдя на лестницу, он в нее заглянул. Там лежали резиновые подвязки.

Дул жаркий ветер с гор, Карл Коземунд ссорился с женой. На него временами находили приступы аккуратности, тогда он поднимал отчаянную возню в кухне и заглядывал в большую хозяйственную сумку и еще за радиоприемник на кухонном шкафчике и всегда обнаруживал одно и то же: дырявый шелковый чулок, пояс с подвязками, бюстгальтер без задней пуговицы, нижнюю юбку с оторванными тесемками под диванными подушками, расшитыми несколькими на редкость туманными речениями: