Мемуары Дьявола

Не знаю, стоит ли вам говорить, Эдуард, но в тот момент передо мной забрезжила надежда хоть в какой-то мере разрушить нелестное мнение Гийома обо мне, и я постаралась, так сказать, пошире развернуть перед ним доводы, которые вроде бы должны были его заинтересовать.

— Мой отец стар, — промолвила я, — и покинуть Францию в его возрасте означало бы согласие умереть на чужбине.

— Справедливо.

— Нет никакой необходимости давать Бурбонам это последнее свидетельство в преданности — его жизнь говорит сама за себя.

— Справедливо, очень справедливо.

— К тому же он может продемонстрировать свою верность другим, как бы последним актом своей воли. Он может, как поступили уже некоторые, отказаться от присяги новому правительству, положенной ему как пэру Франции, и отставкой выказать свой протест.

— Я вас умоляю, — откликнулся тут же Гийом, — не говорите ему ничего подобного.

— Почему?

— Почему? — замялся он. — Да потому, что не затем я на вас женился!

— Что вы хотите этим сказать?

— Слушайте, Луиза; попытайтесь понять меня хотя бы раз в жизни. Это не так уж много, не правда ли?

— Я попробую, сударь, попробую…

— Только не надо строить из себя жертву, как вы любите, прошу вас; то, что я сейчас скажу, очень серьезно и важно. Слушайте меня внимательно. Закон об урегулировании порядка наследования пэрства будет поставлен на обсуждение только через год. Подобным мерам не зря дается отсрочка: нужно время на успокоение умов. Я считаю, что отмена наследования менее чем вероятна. А если так, то мои права останутся в силе, если только ваш отец примет присягу; как вы понимаете, я не собираюсь приносить их в жертву ради каких бы то ни было отживших свое идеалов: слишком дорого эти права мне обошлись.

Я не могла не согласиться, что в замечании Гийома присутствовал здравый смысл, но было что-то отвратительное во всем, что он говорил. Подлый намек на уплаченную им цену возмутил меня и заставил ответить:

— Вопросы чести, сударь, решаются каждым человеком самостоятельно, и я не вправе вмешиваться и что-то советовать своему отцу.

— Ох, ох, ох! Вы в каком романе вычитали столь прекрасную фразу? Хорошо звучит, ничего не скажешь, только совсем не к месту. Я желаю, слышите, желаю, чтобы вы убедили господина де Воклуа принять присягу!

— Я не могу взяться за такое поручение.

— Слушайте, — разъярился Гийом, — ваш отец примет присягу, как только я захочу; но мне не подобает самому побуждать его к такому решению. Нужно, чтобы именно вы внушили ему эту мысль. Мне претят насильственные решения, но ваш отказ вынудит меня.

— Насилие? Вы угрожаете насилием моему отцу! — вскрикнула я. — Да как вы смеете, сударь!

— Не нужно трагедий, прошу вас. Вы хотите избавить меня от удовольствия устроить презабавную сцену вашему папеньке? Да или нет? Идите; я предупредил его, что вы желаете переговорить с ним наедине; он ждет. И поскольку вы, оказывается, умеете говорить красиво, то у меня наготове есть одна фраза, а именно: он дал за вами единственное приданое — право на наследование пэрства, и, как человек чести, он должен любыми средствами, какие только в его власти, оставить его за мной.

— Любыми, кроме клятвопреступления.

— Строптивая овца! Так вам мало? — заорал Гийом в бешенстве. — Так вы отказываетесь! Примите во внимание, я терпеть не могу скандалы и крики, но, если нужно, я готов, и тогда… Но вы пойдете.

Если первая угроза Гийома в отношении отца мало меня встревожила, то последние слова он произнес поистине ужасающим тоном; скрывая испуг, я ответила:

— Мой отказ, верно, не так уж важен; вы должны понимать, что, даже если я сделаю то, что вы требуете, все окажется совершенно бесполезным.

— Посмотрим.

— Ну, раз вы так настаиваете, — покорилась я, — то завтра я попытаюсь…

— Сегодня же.

— Хорошо, позже. Я только с мыслями соберусь…

— Немедленно! Боже правый! Раз я говорю, значит — так надо! Пойдемте; я провожу вас до дверей его спальни, и не забудьте — вы должны преуспеть, иначе…

Совершенно убитая от сознания собственного бессилия и полагая, что моя уступчивость остудит Гийома, я поплелась-таки за мужем, дабы избавить батюшку от обещанного грязного скандала. Супруг проводил меня до дверей отцовской спальни и знаком приказал войти.

XI

Присяга на верность

Я повиновалась молчаливому приказу Гийома и с дрожью в ногах вошла в спальню отца. Но тут же выскочила обратно.

— Он лежит на постели в одежде, — прошептала я.

— Ну и что? — фыркнул Гийом. — Я знаю.

— Но он спит.

— Ну и что! — крикнул он как можно громче. — Будите!

— Кто там? — пробормотал отец, зашевелившись.

Гийом втолкнул меня в комнату, и я ответила:

— Это я.

— Опаздываешь, доченька. Я уж боялся, что уеду, не попрощавшись.

— Как! — удивилась я. — Вы хотите ехать уже сейчас?

— Ни минуты лишней я не останусь на территории Франции после того, как ее покинул король. Я буду рядом с Его Величеством и в минуты невзгод…

— Ах, папенька, — вздохнула я. — Вы понимаете, что значит жить в изгнании в ваши годы?

— Король старше меня.

— Но вы оставляете меня здесь одну…

— Как одну? А твой супруг? Ты не думаешь, что говоришь.

— А он знает о ваших планах?

— Мне все равно. Должно быть, догадывается.

— Однако, папенька, вы могли бы и посоветоваться с ним.

— Зачем? Чтобы выполнить свой долг, мне не нужны советы.

— Но эта неожиданная разлука может вызвать у него досаду.

— Досаду? С чего вдруг?

Мне пришлось собрать все свои силы; опустив глаза, я пробормотала:

— Женитьба дала ему надежду, которую ваш отъезд может разрушить…

— Что-то я не пойму, о чем ты.

— Батюшка, уезжая в изгнание, вы отказываетесь от титула пэра Франции.

— Ты думаешь, я смогу носить этот титул, если останусь в этой стране?

— По меньшей мере у него сохранится надежда.

Отец приподнял за подбородок мою опущенную голову и, глядя мне в глаза, тихо спросил:

— Луиза, это ваши слова?

— Но разлука с вами столь мучительна для меня… Поэтому я хотела убедить вас…

— Нарушить клятву!

— Нет, батюшка, нет, но…

— Тебя заставили прийти сюда, Луиза; в душе твоей нет такой низости, как нет и честолюбия. Я прощаю тебя, но не будем больше говорить об этом.

— С ней — да, — вошел Гийом, громко хлопнув дверью позади себя, — но со мной вам поговорить придется.

— Так я не ошибся, милостивый государь, и все эти намеки в вашем последнем письме…

— Вы их прекрасно поняли, эти намеки, как я вижу; а раз вы оставили свой экипаж на почтовой станции, значит, рассчитывали улизнуть от меня.

— Э! Кто может помешать мне уехать?

— Я.

— Вы с ума сошли.

— Еще не совсем. Слушайте внимательно, господин де Воклуа. Час назад вы передали мне адресованное палате пэров письмо с отказом от титула; оно сейчас находится у курьера, который готов отправиться в любую минуту, ясли пожелаете, он уедет. Завтра утром он будет в Париже, к полудню вы уже не будете являться пэром Франции и, значит, лишитесь всех своих привилегий; поэтому послезавтра коммерческий суд вынесет постановление о вашем заключении в долговую тюрьму. Это постановление будет подлежать немедленному исполнению — с помощью денег в наше время можно многого добиться, и, где бы вы ни были, в каком бы городе ни остановились, на какой бы станции ни меняли лошадей, вас ждет арест, и демонстрировать свою верность Его Величеству королю Карлу Десятому вы сможете сколько угодно, но в Сент-Пелажи.

— Какая гнусность! — в отчаянии закричала я.

— Ох, избавьте нас от этих реплик, сударыня; ваш батюшка прекрасно поймет меня и без них.

Действительно, тот первый гнев, который легко читался на лице отца, мгновенно уступил место полному спокойствию.

— В самом деле, мне все понятно, господин де Карен, — промолвил он, — вы правы, пусть будет по-вашему. Верните мне письмо, я не буду его отправлять.