Мемуары Дьявола

Эти ужасные слова слышала я одна, ибо батюшка не обратил на них никакого внимания, рассматривая расписки и сверяя их со списком своих долгов.

— Так, а где ваша? — спросил он мебельщика.

— Моя? — пожал тот плечами. — Сдается мне, господин маркиз, что после всего сделанного я не заслуживаю таких же потерь, как другие.

— Мне нечего больше дать, — сухо отрезал отец.

— Прекрасно, — ответил мебельщик, забирая расписки, — тогда и говорить больше не о чем.

— Одну минутку, — засуетился отец, — хорошо, лично вам я даю тридцать пять.

— На ваше счастье, я человек добрый; к тому же я неплохо зарабатываю своим ремеслом. Так и быть, давайте шестьдесят, и разойдемся с миром.

— Нет, не могу. Тридцать пять.

Мебельщик направился к двери, не выпуская расписки из рук:

— Пятьдесят — и это мое последнее слово.

Отец все мялся, и мебельщик приоткрыл дверь.

— Сорок, — решился наконец де Воклуа.

— Пятьдесят, — стоял на своем мебельщик.

— Хорошо, кровопийца, пятьдесят!

Мебельщик плотно прикрыл дверь и вздохнул:

— Ну надо же, потерять двадцать пять тысяч! Что ж, подобьем итог: тридцать процентов от долгов в шестьсот двадцать пять тысяч составят сто восемьдесят шесть тысяч франков; плюс двадцать процентов лишних от моей личной доли в пятьдесят две тысячи, то есть десять тысяч четыреста франков; в сумме получается сто девяносто шесть тысяч четыреста франков.

Отец проверил подсчеты и согласился:

— Вот, даю вам сто девяносто семь тысяч; с вас шестьсот франков.

— Они послужат благодарностью за мой тяжкий труд, — усмехнулся мебельщик.

— Еще чего!

— Ну-ну, не будьте же такой злюкой; если бы я позволил вам действовать в одиночку, вы и в самом деле остались бы голым!

— Идите к черту, — не выдержал де Воклуа, — и заберите с собой всех этих упырей!

— Да-да, пора свести счеты с каждым из них. Больше вы ни о ком из них не услышите — будьте покойны. Но не нужно идти со мной, а то вы рискуете получить не слишком лестные и забавные комплименты…

Вернувшись в гостиную, мебельщик со списком долговых обязательств в руках расположился за столом, мигом окруженный остальными заимодавцами.

— Похоже, карман ваш отяжелел, — заметили ему.

— Похоже, — крякнул он.

Раздался всеобщий радостный крик, но в то же время я расслышала чей-то сожалеющий возглас:

— Эх, не поторопись мы, так имели бы тридцать, а то и все сорок процентов. В этот момент отец знаком пригласил меня следовать за ним.

Должно быть, вы удивляетесь, Эдуард, что я с такой скрупулезностью пересказываю вам все детали. Тогда я не поняла и десятой доли всего происходившего на моих глазах; но позднее, когда я приобрела некоторый опыт в бесконечных деловых разговорах, он дал мне ключ к непонятному ранее наречию. Представьте себе — это будет самым точным сравнением — человека, который часто слышит слова на иностранном языке и волей-неволей запоминает непонятные выражения, и позднее, овладев этим языком, может воспроизвести то, что когда-то при нем говорилось. К тому же вскоре описанное событие стало предметом долгих обсуждений в нашем доме, и потому я не могла не запомнить всех подробностей.

Итак, я прошла за отцом в мою маленькую гостиную, и вот что он заявил мне первым делом:

— Очень даже рад, мадемуазель, что вы все слышали. Теперь вы понимаете, что я не принуждаю вас к замужеству с господином бароном де Кареном. Но только таким образом я могу рассчитаться с долгами…

Я уже говорила, какой я слабый человек, и говорила также, что собиралась тем не менее хотя бы для виду возразить отцу. Его слова были лучшим доводом, чтобы уйти от какого-либо сопротивления, и я с радостью приняла его, смутно понимая, что хотя мною жертвовали, жертвовали не спросив — что особенно невыносимо, теперь можно истолковать эту жертву по-другому. Я сказала себе, что должна выйти замуж ради спасения чести батюшки, и, найдя причину, чтобы только не противиться отцовской воле, почувствовала себя счастливой и безропотно покорилась судьбе, посчитав свою слабость и трусость за героический поступок. Эдуард, вам я говорю всю правду о себе: первым моим чувством тогда было радостное облегчение оттого, что я уступаю с чистой совестью.

— Батюшка, — ответила я ему, — ваша воля для меня закон, и я рада, что, повинуясь ей, я возвращаю вам хоть частичку того, что вы сделали для меня.

— Какой ты у меня молодец, Луиза! — слегка взволнованно проговорил отец. — Что ж, сейчас вернется твой женишок, будь с ним, пожалуйста, повежливее; человек он весьма и весьма утонченный…

— Я признательна ему, батюшка, уже за то, что он сделал для вас.

Отец только горько вздохнул; в ту же минуту появились господин Карен с сыном.

— Отлично, дорогой, отлично! — еще с порога прокричал Карен-старший. — Я и то не сумел бы так ловко все обтяпать! Они утерлись двадцатью пятью процентами — не ожидал!

— Тридцатью, вы хотели сказать, — возразил отец.

— Да нет же, они взяли по двадцать пять; по меньшей мере так мне сказал каретник. Он даже показал мне, сколько он получил!

— Я отдал тридцать, говорю я вам; вот как все произошло, и дочка моя тому свидетель.

И отец подробно пересказал им всю сцену с мебельщиком.

— Обычное дело, — подытожил Карен-старший, — этот безупречно честный человек прикарманил всего-навсего пять процентов от общей суммы, то есть тридцать одну тысячу франков; плюс пятьдесят процентов своей собственной доли, итого — пятьдесят семь тысяч. Что ж, неплохо он хапнул по счету в пятьдесят две тысячи…

— Вор! Мошенник! — закричал отец.

— А что, разве нельзя наступить ему на хвост? — удивился Гийом.

— Я займусь этим, — крякнул господин Карен, — но позднее.

Позднее я узнала, что мебельщик был доверенным лицом господина Карена, который таким образом возместил часть выданной моему отцу ссуды.

— А сейчас мы поторопимся с другим делом; я обращался только что в Министерство юстиции, чтобы окончательно уладить все с королевским указом, но они не могут ничего сделать до свадьбы. Итак, Гийом, всего через две недели ты будешь законным наследником пэрства графа де Воклуа!

Эти слова словно молнией в темном небе высветили для меня смысл происшедшей у короля сцены. Теперь стало ясно, что лично я не значу ровным счетом ничего. Покупалось пэрство моего отца, а я — только необходимый довесок к сделке. Столь внезапное и простое объяснение заставило меня вскрикнуть от изумления.

— Что, она ничего не знает? — насупился господин Карен.

— Я как раз собирался ей все рассказать… — недовольно выдавил из себя отец.

— Бог мой! — вдруг не на шутку встревожился господин Карен и обернулся ко мне: — Но вы-то согласны, я надеюсь? {324} Похоже, я имел глупость отдать денежки на веру!

Батюшка раздраженно вскинулся, но господин Карен не дал ему произнести и слова:

— Только не надо вилять, господин Воклуа! Ведь это чистой воды мошенничество! За что я отдал четверть миллиона своих кровных? Объясните!

Мне было стыдно за униженную покорность моего отца, но здесь он предстал передо мной в еще более грустном свете, ибо попытался воспользоваться отсутствием моего согласия, в чем упрекал его господин Карен, и высокомерно ответил:

— Слушайте, сударь, если моя дочь скажет «нет», не потащу же я ее в церковь силком!

— Что-что? Что все это значит? — От благородного гнева Карен-старший даже поперхнулся.

— Это значит, — хладнокровно и сухо произнес Гийом, — что маркиз де Воклуа бессовестно нас надул.

— Сударь! — угрожающе закричал отец.

Я бросилась между ними и сказала Гийому:

— Успокойтесь, сударь, не пропадут ваши деньги.

— В добрый час, — вздохнул отец, — вы честная девушка, а это стоит больше, чем ум.

Гийом приблизился ко мне и с изысканностью, такой точной и в жестах, и в словах, поклонился:

— Какое счастье я мог потерять!

Эдуард, простите меня, но эта фраза показалась мне жалкой — ибо будущий муж представился мне тогда настоящим ослом; не возмущайтесь этому слову — я вскоре изложу подробнее особенности характера человека, в котором мало кто мог предположить столь невыносимую склонность к тупой тирании. Я сейчас не имею в виду мои тогдашние впечатления; я тщетно пыталась перенестись в моем рассказе к переживаниям совсем юной девушки, но с ними дело обстоит точно так же, как с обсуждением финансовых проблем, о которых я говорила выше; теперь, когда мне знаком язык чувств, те впечатления потеряли для меня первоначальный смысл, и искать его было бы напрасной потерей времени. Не знаю, правильно ли я все объясняю и поймете ли вы меня; но представьте себе, что перед вами на горизонте какое-то огромное белоснежное скопление, и на первый взгляд вам кажется, что это тучи; но вот кто-то говорит, что это горы, вы начинаете всматриваться и уже видите отдельные вершины и перевалы, можете соизмерить их высоту и протяженность. И что же? Теперь как ни старайтесь, вам не удастся вернуться к первоначальной иллюзии и увидеть облака на горизонте, ваши глаза видят только реальные горы. Точно так же и я припоминаю сейчас, что фраза Гийома резанула мой слух, но тем не менее тогда я не подумала, что он выглядит как осел. Но вот пришел опыт, все разъяснивший опыт, придавший смысл испытанному в тот момент неудовольствию и стерший навсегда его первопричину.