Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

В феврале 1934 года фашисты собрались на практике проверить эффективность этого способа.

Их побуждали обстоятельства, которые кратко можно определить так: у Франции лопнуло терпение, ей надоел аферизм, коррупция, удушливая вонь разложения— все надоело.

Чаша терпения была полна давно, капли было довольно, чтобы ее переполнить. Этой каплей оказалась описанная выше афера Стависского с испанскими бриллиантами.

Ограбленные гранды подняли шум. Тотчас за кулисами начали действовать многочисленные влиятельные^Л лица. Движимые благодарностью к Стависскому за обильно пролитые на них щедроты,' но еще более энергично движимые страхом быть уличенными в получении оных щедрот, эти господа принялись за тушение пожара. Но успех не соответствовал затраченным усилиям, потому что сами эти усилия внезапно стали достоянием гласности, а это лишь способствовало расширению зоны скандала.

Франция еще более энергично стала требовать гласного суда. Она хотела, чтобы нарыв был вскрыт и вытек весь гной.

Не тут-то было. Гной не хотел, чтобы его выпускали.

Суд надо было начать со Стависского, но как судить человека, если он скрылся? Полиция искала, искала, она сбилась с ног, но когда нашла его в Шамоник-се, в гостинице, он лежал мертвый на полу, рядом валялся револьвер.

Потом я видел в газетах фотографию одной лично-сти с чертовскими усиками и в мягкой шляпе набекрень. По словам газет, эта личность была в Шамониксе, в той же самой гостинице, в день смерти Стависского. Газеты сообщали также, что личность — корсиканец, сутенер, и с неслыханной бестактностью добавляли, что в Шамо-никс он приезжал по личной просьбе своего земляка и друга, парижского префекта мсье Кьяппа.

Намек был более чем прозрачен: на что не пойдешь ради истинной дружбу!

Но надо войти и в положение Кьяппа. Он был самый видный из всех покровителей Стависского. Аферист дневал и ночевал у него. Что же оставалось делать префекту, когда Франция требовала суда? Арестовать Стависского? Передать его в руки правосудия? То есть толкнуть его в лапы следователей и прокуроров, чтобы они стали его тормошить и чтобы он, наболтав лишнее, погубил сотни порядочных людей?.. _ч

Нет, как хотите, Кьяпп не мог этого допустить. Он должен был вырвать эту дружбу из своего сердца и доверить Стависского опытным рукам убийцы.

Сколько народу вздохнуло с облегчением! Теперь-то никто не заставит Стависского говорить, никто его паль-*цем не тронет. И со временем все это дело будет предано забвению.

Но смерть Стависского, верней, обстоятельства его смерти, появление в Шамониксе тени Кьяппа, — какая это была находка для газет! Они побросали все на свете и стали заниматься только Стависским. Каждый день появлялись все новые имена разных почтенных господ, которые водили дружбу со Стависским и его чековой книжкой. Было названо даже имя самого министра юстиции! Вскоре произошло еще несколько сенсационных «самоубийств», в которых активную роль опять-таки играли люди заботливого Кьяппа.

Народное негодование распалялось все больше. Франция требовала суда. Минута была для фашистов тугая. Выход представлялся им только один: произвести государственный переворот и взять власть в свои руки.

Шестого февраля 1934 года несколько тысяч фашистов подошли к зданию парламента.

— Депутатов в воду! — кричали они.

— Долой воров!

По этому второму лозунгу можно было узнать людей Кьяппа: префект больше всех боялся тюрьмы и потому исступленно рвался в диктаторы.

В парламенте поднялась паника. Однако вызвали войска, и крикуны разошлись по домам. Чтобы дать выход своей энергии, они подожгли несколько автобусов, выломали несколько платанов и бритвами перерезали жилы нескольким лошадям" конных полицейских.

Думаю, многим читателям вся эта история известна. Я лишь напоминаю, что спустя два дня пролетариат Франции стукнул кулаком по столу: Генеральная конфедерация труда, руководимая коммунистами, объявила всеобщую забастовку протеста. На работу не вышли шесть миллионов человек — вся трудовая Франция.

Буржуазия обомлела.

На ближайших парламентских выборах коммунисты, социалисты и радикал-социалисты объединились в Народный фронт и, как я уже сказал выше, получили в палате решающее большинство. На одном из первых своих заседаний палата приняла закон о роспуске и разоружении фашистских лиг. Конец фашизму, полная ликвидация!

Что было дальше, читатель знает. Обе распущенные фашистские лиги здравствовали. Правительство зарегистрировало их под новыми названиями, и они продолжали здравствовать. Ни одно их преступление не было раскрыто до конца, никто не пошел под суд.

Следы неизменно приводили к дверям либо германского, либо итальянского посольства. Входить туда полиция не имела права, разговаривать с послами могли лишь министры. Но министры Франции при встрече с послами фашистских государств утрачивали бойкость, а послы плевали на министров Франции.

Во главе правительства стояли тогда правые социалисты во главе с Леоном Блюмом. Получать фашистские плевки прямо в лицо приходилось именно им.

Все срослось, смешалось, слепилось в один клубок: довоенная буржуазия с мародерами военного времени, аферисты с префектами, авантюристы с министрами, аристократы с уголовной шпаной, молодые девушки из богатых семейств с сутенерами, банкиры с шулерами, фашисты с Блюмом и его компанией...

Все смешалось.

Летом 1937 года в жизни обеих фашистских лиг произошли события, не лишенные элемента фарса, однако роковые.

Во-первых, проворовался Дорио.

Буржуазии удалось пропихнуть его в парламент и устроить ему место мэра в Сен-Дени. Он вполне мог бы прокормиться. Надо было только, как люди говорят, знать край и не падать. А Дорио не разглядел края и упал в казенную кассу, а там лежало сто тысяч.

Еще более громовой, прямо-таки неслыханный семейный скандал разыгрался тогда же в руководстве «Боевых крестов».

Семейство имело достаточно формальных оснований считать себя благородным: де ля Рок, как уже сказано, был графом; главным теоретиком и идеологом «Крестов» был чистокровный герцог Поццо ди Борго. За кулисами стояли маршалы Франции Петэн и Франшэ д’ Эсперэ. Хозяин партии, человек, который давал деньги, правда, не носил пышных титулов, но это был сам Мерсье, глава одного из «двухсот семейств», одновременно глава целого ряда акционерных обществ, банков, трестов — один из богатейших людей Франции. Но однажды сии блистательные господа поссорились и побежали в суд.

Андре Тардье, выступая в качестве свидетеля, доложил суду, что в бытность свою премьер-министром он пригласил графа де ля Рок к себе: ему хотелось посмотреть на господина, который метит в диктаторы Франции и берется раз и навсегда покончить с коммунизмом. Это свидание, по словам Тардье, кончилось тем, что граф стал получать из секретных сумм полиции двадцать тысяч франков в месяц.

Сии сребреники были оплатой принятого высоким претендентом обязательства дальше болтовни не идти, держать полицию в курсе всех замыслов руководства его партии и не предпринимать .никаких действий, не согласовав их с префектурой.

Конечно, это было со стороны Тардье по меньшей мере неделикатно. Можно ли выдавать секретных сотрудников полиции? Кто же так делает? А он еще стал размазывать и расписывать, как граф щелкал каблуками, принимая сребреники, и как дрожащим от волнения и подобострастия голосом он заверял Тардье: «Я весь к вашим услугам, господин министр...»

Процесс слушался долго, и каждый день зал судебного заседания бывал до отказа набит великосветской публикой. Для потомков королевской и бонапартистской знати этот процесс, в котором были замешаны граф, герцог, маршалы Франции, крупнейший миллионер и премьер-министр, был почти семейным делом. Зал суда превратился в их салон. Судебные прения доставили немало приятных минут парижским острякам.

Но иным было не до смеха: кандидат в диктаторы оказался слишком ничтожным. Тардье даже так и сказал: