Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

Ломбард открылся. Гранды стали получать мелкие ссуды под свои фамильные драгоценности.

А в кладовых ломбарда испанские бриллианты подменялись граненым французским стеклом. Стекло хранилось в несгораемых сейфах, а бриллианты вывозились без лишнего шума за границу, в Америку, и продавались по настоящей цене.

На этой афере Стависский нажил полмиллиарда франков.

Некий Зографос содержал тотализатор. Во Франции частные тотализаторы запрещены. Зографос содержал

свое предприятие тайно. Как ни странно, это продолжалось целых десять лет. «Тайно» Зографос зарабатывал сто миллионов в год, он «тайно» заработал миллиард на глазах у парижской полиции, которая знает, сколько кусков сахару вы положили сегодня в свой утренний кофе.

Все эти аферы сами по себе были необыкновенны только по масштабам. По существу же это лишь вариации вульгарного фармазонства, знаменитой игры в три листика — «рупь поставишь, два возьмешь». Мелкие разъездные жулики некогда подвизались с этой игрой на базарах старой России, оглядываясь, однако, как бы клиенты не поволокли в участок и не изувечили по дороге.

Но крупные французские аферисты — как они-то избегали тюрьмы? Как ухитрялись они не возвращать награбленное?

Их спасали связи и масштаб афер.

В предвидении крайне неприятной, но, увы, неизбежной минуты, когда спохватившиеся клиенты поднимут шум и начнут скрипеть ворота тюрьмы, аферисты старались заблаговременно расположить в свою пользу как можно больше лиц, имеющих связи в разных влиятельных учреждениях и инстанциях, таких, как полиция, прокуратура, следователи, судьи...

Быть может, выражение «старались» не вполне ясно. Надо бы сказать более прямо: аферисты раздавали влиятельным лицам деньги. Это будет точнее.

Влиятельное лицо не посвящалось в аферу, в ее содержание, технику и методологию. Лицо вкушало плоды с дерева аферизма, не спрашивая, чем садовник удобрял почву и какими растворами опрыскивал нежную завязь.

Крупные журналисты, генералы, адмиралы, члены верховного суда, министры, дипломаты, члены государственного совета, депутаты, сенаторы, светские дамы, знаменитые артисты, епископы и кардиналы — все брали у аферистов деньги, ни о чем не спрашивая, — зачем спрашивать? Они брали деньги у заведомых аферистов, потому что аферисты давали, а соблазн велик и человек слаб. И почему, в конце концов, не взять, если человек сам предлагает?! Как ему отказать?

Все брали! Привыкли! Во время войны брали у мародеров и помогали им спасать шкуры. Привыкли!

Стависский наслаждался неприкосновенным благополучием, потому, что был щедр и великолепен, как Сарданапал, сын Семирамиды. Он раздавал десятки миллионов франков в год разным высоким господам, которые могли бы быть ему полезны в трудную минуту.

И не зря...

Два судебных приговора приглашали его в тюрьму, и надолго, а у него как раз было много дел на воле, да и характер был не такой, чтобы человек мог замкнуться в безделье, за закрытой дверью.

И что же, друзья умели оградить его от назойливых законов Республики, и он ходил на свободе.

То же самое Зографос. Он не заработал бы и пяти франков, если бы не нашел дороги к высокопоставленным и влиятельным заступникам.

Но как же все-таки они, эти высокопоставленные люди, можно сказать, столпы общества, — как они решались хлопотать за заведомых жуликов и аферистов? Стыд-то какой, господи!

А что им оставалось делать?

Ведь при всей своей щедрости, при всем умении давать деньги элегантно, ничуть не унижая берущего, ни о чем его не прося и не ставя ему никаких условий, аферисты были не так глупы, чтобы дать наличными хоть сантим. Только именным чеком! Чтобы получить, надо пойти в банк, предъявить чек и оставить его там.

«Извольте, муха, поставить вашу лапочку на липкую бумагу, — как бы говорил аферист, не произнося, однако, ни одного столь грубого слова вслух. — Извольте поставить лапочку. Так будет верней. Если меня поймают и мне будет грозить опасность, вы не сможете от меня откреститься. Вы пустите в ход все ваши связи, весь ваш общественный авторитет, вы используете всех ваших друзей и родственников, всех любовников вашей жены, — вы все сделаете, чтобы спасти меня, потому что это будет единственной возможностью спасти самого себя. Хороши же вы будете, если раскроется, что вы получали деньги по моим чекам! Не правда ли? Поэтому я надеюсь, вы будете добиваться, чтобы наше дело было замято, потушено, положено в ящик забвения».

Вот так все и делалось.

Именно таким способом были замяты столь громкие, многомиллионные дела, как, например, дело банкира Устрика, дело Аэропостали, дело Базельского банка, дело Зографоса, дело Клотца, дело банка Бенар, дело Эльзасско-Лотарингского банка, дело Всеобщей Атлантической компании, дело Вильгрена, дело Буассона, дело о возмещении военных убытков, дело о распродаже американских складов и много, много других... Имя им — легион, — каждый раз новое, одно крупней, громче и скандальней другого.

И вдобавок целая серия дел о распродаже военных тайн. Генералы, адмиралы, ученые, высшие чины военного министерства и генерального штаба — в большинстве аристократы с пятиэтажными фамилиями — делали блестящие дела, продавая немцам военные тайны. Немцы хорошо платили. Особенно они поблагодарили за чертежи знаменитой «линии Мажино», которая считалась неприступной основой обороны Франции.

Я не могу перечислить здесь всех крупных деятелей политики, магистратуры, дипломатии и армии, которые брали деньги у аферистов и потом помогали им выпутываться.

Назову только одного. Правда, он занимал первое место, и без него, без его. соучастия или по меньшей мере благосклонности ничего не могло бы быть.

Это не кто иной, как сам префект Парижа Жан Кьяпп.

Ренэ как-то сказал мне по этому поводуг

— Помнишь профессора Гарсона, который читал нам уголовное право? Помнишь его рассказ о том, как начальник полиции Людовика Пятнадцатого жаловался королю, что не может арестовать ни одного жулика без того, чтобы не найти за его спиной кого-нибудь из пэров Франции? Этим профессор напоминал нам, что эпоха Людовика Пятнадцатого уже была отмечена полным разложением нравов феодальной аристократии. Помнишь?

— Конечно, помню, — ответил я. — Старик выражался высокопарно: «Говоря языком Шекспира, феодализм созрел для гибели»...

— Совершенно верно, — сказал Ренэ. Воспоминания заставили его рассмеяться. Потом он добавил: — А вна-ши дни за спиной каждого жулика стоит сам начальник полиции. Потому, что гниет наша буржуазия. «Говоря языком Шекспира», она уже тоже созрела для гибели.

Случайные обстоятельства столкнули меня в Париже с некоторыми не лишенными интереса подробностями одного нашумевшего судебного дела.

Оно великолепно дополняет картину общественных и политических нравов. Я имею в виду дело Леона Доде.

Сей бесславный сын знаменитого романиста состоял редактором роялистской газеты «Аксьон Франсэз», которая с пеной бешенства у рта требовала в каждом номере, чтобы во Франции немедленно восстановили королевскую власть. В качестве самого простого и общедоступного способа проложить Бурбонам дорогу «Аксьон» предлагала повесить их противников.

У Леона Доде был мальчишка, сынок. Его звали Филипп. В один печальный день Филипп был найден мертвым. Но умер он при таинственных обстоятельствах. Стало известно, что юный Доде имел близких друзей среди сутенеров, проституток, торговцев наркотиками и гомосексуалистов. Это была его среда.

Сей моральный уродец был довольно типичен для своего времени и своего класса. Слишком много молодых людей и девушек из богатых семейств запутывалось в темном мире. Иные светские юнцы становились сутенерами и торговали своими знакомыми барышнями, богатыми невестами. А те соглашались потому, что им было скучно в жизни.

Молодое поколение послевоенной буржуазии росло в тлетворной атмосфере. Дети не уважали родителей, потому что родители в самом деле потеряли всякое право на уважение: у них остался только страх, как бы не отняли богатства, нажитые на войне, да еще вместе с головой. В семьях, живущих в таком страхе, вырастают только уроды.