Музыка души

Успешный дебют в доме Бенардаки удесятерил количество знакомств, а с ними приглашений и визитов: Гуно, Массне, Делиб, Паладиль, Гиро…

И вот концерт в Шатле – перед большой настоящей публикой. При появлении на эстраде Петра Ильича приветствовал гром рукоплесканий. Концерт прошел с большим успехом, хотя выбор вещей был не слишком удачным, и французам приходилось делать над собой усилие, чтобы рукоплескать фортепианной фантазии.

По возвращении с концерта Петра Ильича ждал сюрприз – хозяин гостиницы с хитрой улыбкой предложил ему почитать только что вышедший роман Эмиля Гудо «Клобук» и даже любезно одолжил свой экземпляр. Оказалось, что в сюжете этой книги большую роль играл романс «Нет, только тот, кто знал». Петр Ильич был страшно польщен – он не ожидал стать настолько популярным, чтобы его произведения упоминались во французских романах. Это было гораздо приятнее, чем самые восторженные отзывы критики, которая, кстати, упрекала его в европеизме. Его музыка оказалась для них недостаточно экзотична. Но ни в похвалах, ни в порицаниях не было сказано ничего заслуживающего внимания.

Воспользовавшись единственным свободным вечером, Петр Ильич занялся разбором накопившихся писем. Модест писал, что работал над либретто «Пиковой дамы» для Кленовского, но тот оперу бросил, и Модест решил предложить сюжет брату. Петр Ильич посоветовал ему лучше заняться новой драмой или комедией. «Пиковая дама» его нисколько не затрагивала, и написать на этот сюжет оперу он мог только кое-как.

Алексей сообщал, что собирается жениться, и отчитывался о найме дачи во Фроловском. С еще большей силой вспыхнуло желание вернуться на родину и скрыться ото всех в тихом уголке. Европейское турне, помимо того, что страшно утомило, не принесло ни копейки денег. А ведь Колонн, пользуясь симпатией французов к Петру Ильичу, делал огромные сборы. Конечно, он приобрел немножко славы, но стоило ли оно того? Не лучше ли спокойно жить без нее? Его звали еще на многие концерты, но он твердо решил, что Лондон станет последним пунктом путешествия. Плюнуть на все и удрать.

Служение общественности сводило с ума, не оставляя времени на то, чтобы отдохнуть, почитать, вообще делать что бы то ни было. Петр Ильич был счастлив как ребенок, сев в поезд и получив возможность молчать и думать.

Несомненным успехом лондонского концерта закончились заграничные мытарства. Отбросив прежнее намерение посетить Италию, он поспешил на родину.

***

Погода стояла великолепная, и все шесть дней, проведенные в вагоне, Петр Ильич сожалел, что не поехал морем. Но исправлять что-либо было поздно. Зато как приятно оказаться, наконец, в России, увидеть родные лица! Ипполит и Соня выглядели постаревшими, брат жаловался на разные недуги. Впрочем, Ипполит всегда был мнителен и любое недомогание воспринимал, как смертельную болезнь. Оба страшно обрадовались неожиданному приезду Петра Ильича.

Любуясь великолепным видом на море, открывавшимся из дома Ипполита, наслаждаясь миром и тишиной, он смог вздохнуть с облегчением. Заграница теперь представлялась каким-то сном. Но в то же время, едва придя в себя, он уже начал мечтать о поездке в Европу на следующий год, одновременно радуясь предстоящему месяцу уединенной жизни.

В Тифлисе стояла неописуемая жара. Все в зелени, а фруктовые деревья даже отцветали. Танюша сильно выросла и стала очаровательно болтать по-французски. И Толя, и Паня были довольны своей жизнью, привыкли к Кавказу и перестали думать о переезде на север.

В начале апреля Алексей сообщил, что обустроил дом во Фроловском. Отдохнув у брата и телом, и душой, Петр Ильич уехал, полный планов будущих сочинений. Он мечтал о новой симфонии, о струнном секстете, о ряде небольших фортепианных пьес. 

Глава 18. Фроловское

Старомодный одноэтажный особняк с мезонином, окруженный запущенным садом с прудиком, за которым расстилалась роща, напоминал декорацию первого действия «Евгения Онегина». Усадьба была гораздо проще, чем в Майданове – без парка с липовыми аллеями и мраморными вазами. Но именно этой относительной убогостью она сразу понравилась Петру Ильичу. Полная тишина: ни дач, ни других помещичьих усадеб поблизости. С небольшой возвышенности открывался чудесный вид на даль. Здесь пахло стариной, царила мирная, счастливая атмосфера.

Из когда-то необитаемого, заброшенного дома Алексей сделал уютный, симпатичный уголок, идеально отвечавший желаниям Петра Ильича. А старинная мебель в просторных светлых комнатах придавала обстановке романтический оттенок.

Довольный собой Алексей встречал барина на пороге. Рядом с ним, смущенно потупив глаза, стояла хорошенькая темноволосая девушка. Пока Петр Ильич был в турне, он успел жениться.

– Как зовут тебя? – ласково спросил он.

– Фекла, ваша милость, – девушка быстро вскинула глаза, но тут же снова потупилась.

– Добро пожаловать, Феклуша. Не надо меня бояться. Я совсем не страшный – вон Алексей подтвердит, – улыбнулся Петр Ильич.

Алеша с ухмылкой согласно кивнул, и Фекла робко улыбнулась, посмотрев сначала на мужа, а потом, уже с меньшим смущением – на барина.

Петр Ильич прибыл домой как раз к Пасхе и пошел на праздничную заутреню в богатую красивую местную церковь. Когда шли крестным ходом, вдруг вспомнилось детство, воткинский храм и тот детский восторг, который переполнял тогда его душу. Давно-давно уже он не молился со столь легким светлым чувством.

Успев лишь немного отдохнуть, обустроиться и разобрать бумаги, Петр Ильич уехал в Петербург, где предстояла аудиенция у государя. Он считал своим долгом лично поблагодарить императора за назначенную недавно пенсию.

Государь принял его, как прежде, радушно, но, похоже, куда-то спешил, и аудиенция длилась недолго. Петр Ильич успел только упомянуть о русофильских демонстрациях в Праге. А так хотелось рассказать о них подробно!

Немного разочарованный, он зашел к сестре, как раз в эти дни оказавшейся в Петербурге. Два года они не виделись. И встреча оставила тяжелое чувство. Александра постарела, поседела и опять была больна – просто страшно смотреть. Она сильно сдала после смерти старшей дочери. А тут еще из Парижа пришли вести о болезни Веры: у нее обнаружили чахотку. Да и остальные дети постоянно недомогали. Неудивительно, что Саша больше походила на призрак, чем на живого человека. Сердце болезненно сжималось при виде ее. И больше всего убивала мысль, что помочь сестре нечем.

После Петербурга ждала Москва и экзамены в консерватории. Как ни скучна была сама процедура, студенты Петра Ильича порадовали. Благодаря энергии, добросовестности и любви к делу Танеева консерваторская жизнь начала налаживаться. Только финансовые дела по-прежнему шли плохо. На экстренном собрании директоров решили с будущего года держаться строжайшей экономии и сократить в смете все, без чего можно обойтись без особого ущерба.

В Москве Петр Ильич накупил множество цветов и дома принялся высаживать их в грунт. К сожалению, несмотря на конец мая, стоял жуткий холод, и он страшно боялся, как бы они все не погибли. Даже в доме было невыносимо холодно, а Алексей наотрез отказывался топить, аргументируя это тем, что почти лето на дворе – чего дрова тратить?

Фроловское после Майданова казалось раем небесным. Порой, выйдя утром немного погулять, Петр Ильич так увлекался, что гулял часа два. Увы, таинственно-чудный бор, окружавший дачу, начали рубить. Жаль было до слез.

Оказавшись, наконец, в долгожданном уединении, Петр Ильич принялся за новую симфонию. Однако, вопреки ожиданиям, вдохновения не было совсем, приходилось буквально выжимать из себя ноты. Появилась ужасная мысль: уж не выдохся ли он? Не пора ли остановиться, не слишком ли напрягал он свою фантазию, не иссяк ли источник? Ведь когда-нибудь должно же это случиться. Да и отвратительная погода хорошего настроения не добавляла. Не проходило и дня без грозы и ливня. Все мосты разнесло, мельницы прорвало, и воды повсюду собралось столько, что, похоже, сыро будет до самой осени. Хотя Петр Ильич все-таки заставил упрямого Алешу топить, тепла в доме не прибавилось.