Музыка души

В надежде побыть в одиночестве, собраться с мыслями и отдохнуть он на три дня уехал в Ганновер. Однако это маленькое бегство не принесло облегчения. Попытки сочинять балет не удались, чтения на целый день не хватало, прогулок – тоже. В итоге неумолчная тоска по дому, которую здесь не заглушали репетиции, вспыхнула лишь сильнее. К довершению всех бед он простудился и больной, расстроенный предстоящими тремя неделями убивания времени покинул Германию.

***

В вагоне Петру Ильичу стало хуже: поднялась температура, начался бред, от боли в зубах хотелось кричать. Едва-едва он доплелся до Парижа, где сразу же слег в постель и пролежал целый день. К счастью, хозяева гостиницы, всегда тепло относившиеся к нему, преданно за ним ухаживали. Они постоянно говорили про Таню, Веру, Жоржа, обнаруживая искреннюю любовь к семье Петра Ильича. И, может быть, поэтому болезненная тоска, не отпускавшая его все время пребывания в Германии, здесь исчезла.

Утром он встал, чувствуя себя гораздо лучше. Но прекрасное настроение испортила почта: Антонина вновь просила удвоить ее пенсию. Прямо-таки сказка о рыбаке и рыбке: чем больше ей даешь, тем больше она просит. С другой стороны, бывали минуты, когда Петру Ильичу было жаль Антонину и хотелось сделать все для ее довольства. Поколебавшись, он увеличил пенсию до двухсот рублей, понадеявшись, что через месяц она не потребует еще.

Приятное житье закончилось, стоило встать с постели. Тут же начались бесконечные званные обеды, вечера и концерты. После одного из них, на котором Колонн с большим успехом исполнил вариации из Третьей сюиты, Петр Ильич пошел погулять и увидел возведенную к Всемирной выставке Эйфелеву башню. Грандиозное сооружение возвышалось посреди прежде пустого Марсова поля, поражая ажурностью металлических деталей. Однако парижане в большинстве своем были недовольны. Несколько раз до Петра Ильича доносились возмущенные слова о монстре, уродующем прекрасный город и абсолютно не вписывающемся в окружение.

В Лондоне появилась возможность отдохнуть от визитов: здесь Петр Ильич почти никого не знал, и на приемы его не приглашали. Только в этот приезд он в полной мере узнал, что такое лондонские туманы. Выйдя однажды с репетиции из St. James Hall, он обнаружил на улице совершеннейшую ночь. А ведь был полдень! Ощущение, будто сидишь в мрачной подземной тюрьме. Несколько часов спустя стало немного светлее, но все равно темно. Как можно постоянно жить при такой погоде, Петр Ильич не постигал. На него она действовала удручающе.

С тем большим удовольствием и облегчением он покинул Лондон, уехав в Марсель, а оттуда – в Тифлис.

Что за чудная страна – Кавказ! Всю дорогу из Батума Петр Ильич глаз не мог оторвать от Рионской долины, по которой шла железная дорога. С обеих сторон ее окаймляли причудливой формы горы и скалы, на которых красовались рододендроны и другие весенние цветы. В долине росли деревья с яркой свежей листвой и нес свои бурные воды шумный, извилистый Рион. Фруктовые деревья стояли в цвету, вдалеке виднелись снежные вершины, а в воздухе чувствовалось что-то весеннее, живительное и благоуханное.

Анатолий с Прасковьей встретили Петра Ильича на вокзале – оба выглядели здоровыми и радостными. Таня сильно подросла, уже совсем не дичилась дяди и сразу бросилась ему на шею.

Вечером, когда он отдохнул и освежился с дороги, Толя пришел с разговором. Начал он издалека:

– Знаешь, мне хочется стать губернатором…

– Совершенно понятное желание, – кивнул Петр Ильич.

– Так вот, – Толя немного поколебался, прежде чем заключить: – Не мог бы ты походатайствовать перед великим князем Константином Константиновичем? У тебя ведь с ним хорошие отношения.

Петр Ильич слегка опешил от такого заявления.

– Ты знаешь, Толенька, как мне неприятно просить великих мира сего. Да еще и о такой, совершенно неподходящей к нашим отношениям вещи.

Анатолий умоляюще сложил руки:

– Пожалуйста, Петенька, очень тебя прошу! Если кто-нибудь из высокопоставленных лиц не замолвит за меня словечка, я ни за что этого чина не получу!

Петр Ильич никогда не мог устоять перед просящим выражением лица своих братьев. Сдался и на этот раз.

– Ну, хорошо, – произнес он со вздохом. – Сделаю все, что в моих силах. Но учти: Константин Константинович в этой области никакого влияния не имеет.

– Спасибо! – просиял Толя. – Я знал, что ты мне не откажешь!

Петр Ильич усмехнулся: еще бы ему не знать!

Несмотря на прекрасное общество и замечательную погоду, в Тифлисе им овладела апатия. Даже читать не хотелось, не говоря уже о работе. Да и беспрестанные гости не давали сосредоточиться на балете. Петр Ильич почти с ужасом думал о том, как мало времени осталось на его сочинение и оркестровку. Он сумел, пересилив себя, написать всего несколько сцен.

***

На Курском вокзале царили обычные суматоха и гомон, было дымно, душно и пахло машинным маслом. Зато стоило выйти в город, как сразу окутал теплый майский воздух, пронизанный благоуханием цветущих деревьев. Весенняя Москва обладала особой прелестью. Соскучившись в дороге, Петр Ильич был бесконечно рад прибытию в Первопрестольную.

Сразу с вокзала он попал на утренний спектакль консерватории в Малом театре. После чего навалились скопившиеся дела в дирекции Музыкального общества. На первом же совещании Танеев огорошил сообщением:

– Я отказываюсь от директорства в консерватории. Эта должность решительно не по мне.

Петр Ильич попытался спорить, но Сергей Иванович упрямо покачал головой:

– Я устал, а кроме того желаю заниматься сочинением и игрой. Я давно тяготился этой должностью, но теперь, после смерти матери состояние духа не позволяет мне оставаться на посту директора.

Петр Ильич с сожалением сдался. Если Танеев принял решение, его уже не переубедить. К тому же он прекрасно его понимал.

– Хорошо, – вздохнул он. – Но кого же на ваше место?

– Мы предложили Василию Ильичу, и он согласен.

Сафонов кивнул и уточнил:

– С одним условием: чтобы Альбрехта устранили от инспекторства.

Сам Карл Карлович на совещании отсутствовал. Видимо, решили уладить дело без него, дабы не провоцировать лишние свары. Петр Ильич колебался. С одной стороны, добродушный Альбрехт удивительным образом умудрился настроить против себя всех в консерватории, так что его присутствие становилось источником дрязг. С другой стороны, Карлушу было жаль. Петр Ильич сначала упорно стоял за него, даже пригрозив, что выйдет из директоров, если Альбрехта уволят.

Бесконечные прения все-таки заставили его согласиться на требование Василия Ильича, тем более что тот обещал стать дельным и хорошим директором. Как человек, он был далеко не так симпатичен, как Танеев, зато по положению в обществе, светскости, практичности более отвечал требованиям. Петр Ильич даже взял на себя задачу уговорить Альбрехта – так, чтобы пощадить его гордость. Вместо него большинством голосов избрали Александру Ивановну Губерт.

***

Лето протекало тихо и однообразно. Петр Ильич усиленно работал над «Спящей красавицей», наверстывая упущенное время. Правда, поначалу на него напала необъяснимая хандра. Уж как мечтал он попасть домой! А, попав, ощущал неудовлетворенность и часто ловил себя на желании куда-то ехать. К счастью, как только работа поглотила его, тоска немедленно исчезла. Погода стояла прекрасная. Одна беда: хозяева Фроловского князья Панины нещадно вырубали окружающий лес. Когда-то восхитительная местность становилась все пустыннее и непригляднее. Жаль было до слез, но сделать Петр Ильич ничего не мог – только молча злился.

Модест, гостивший у него, писал новую комедию «Симфония». Съездив по делам в Петербург, он вернулся мрачный и расстроенный. На настойчивые расспросы долго не хотел отвечать, но потом признался:

– Меня беспокоит Коля. Кажется, он тяготится мной и всячески старается избавиться. Я не знаю, как поступить.