Пером и шпагой

убрался с войсками далеко за Неман, а русская конница наскоком, словно молния, прочеркнула Тильзит и Инстербург. Кронштадтские галеры, грузно качаясь на мутных рейдах, принимали в свои трюмы галдящие оравы прусских пленных. Кенигсберг пребывал в панике: начальство бежало в Померанию, сея слухи о зверином облике калмыков и казаков...

ГРОМ СКОРО ГРЯНЕТ

- Да что он, с ума сошел? - кричала Елизавета. - Я гоню его из дому моего, а он не уходит... Бесстыдник какой!

Эта брань относилась к Вильямсу. Все рушилось в блестящей карьере виднейшего дипломата Европы, и страшно было возвращаться в Лондон, где его ждал гнев и без того злобного Питта-старшего. Усиленно интригуя, великобританское посольство в России уже агонизировало. Выброшенный из театра, Вильямс решил доиграть свою роль в балагане.

Постонав для видимости, объявил, что повинуется.

- Поеду через Финляндию и Швецию, - сказал он. Но через несколько дней вернулся обратно.

- Бури в Ботническом заливе, - оправдывался посол, - закрыли мне путь на родину... К тому же я болен!

Его снова выпроводили из Петербурга. На этот раз он покатил через Курляндию, надеясь по дороге кое-что высмотреть для Фридриха, но скоро его опять увидели на брегах Невы.

- Геморрой, - говорил Вильямс, - мешает мне ехать в карете.

Бестужев скрылся в деревню, носа не показывая. Великая княгиня, в ожидании ребенка, затаилась Но, рискуя головой, Екатерина все же умудрилась переслать Вильямсу свое последнее дружеское письмо... Вот что она писала этому провокатору и шпиону в обличье дипломата:

"Никогда не забуду, чем я вам обязана... Воспользуюсь всеми случаями, чтобы привести Россию к тому, в чем я признаю ее истинный интерес... Я научусь практиковать чувства, на них обосную я свою славу и докажу королю, вашему государю, прочность этих моих чувств... Будьте уверены, что я ничего на свете так не желаю, как увидеть вас снова в Петербурге, но - торжествующим!"

Вильямса насильно выдворили из столицы в Кронштадт.

- Болен или здоров, - рассудила Елизавета, - но, чуть ветерок дунет, сразу его на корабль, и - плыви, родимый!

Сидя на Котлине, с тоскою взирал Вильямс на ораниенбаумские сады и умолял Елизавету, чтобы позволила ему хоть на час вернуться в Петербург, ибо опять у него... "кружится голова" .

Но сильный штормовой ветер задул среди ночи, на всех парусах подхватил Вильямса - и понес навстречу гибели.

Так закончился этот удивительный дрейф англо-русского союза: якоря не выдержали, и корабль било о камни; Униженный и жалкий, Вильямс обивал пороги владык Сити, выставляя перед ними свой главный козырь:

- Вот письмо великой княгини Екатерины... Из него видно, что я сделал все возможное! Я был ее другом, и не моя вина... О, если б умерла Елизавета, то, смею вас уверить, я был бы сейчас в России гораздо выше канцлера Бестужева!

Вильямсу было не суждено дожить до полного триумфа своих учеников - когда Екатерина стала русской императрицей, а его скромный секретарь Понятовский королем