Пером и шпагой

батарейный, а я залпировать ядрами учиняю... Апраксин вернулся в шатер, который уже рвали шальные пули. Прислонив иконку к ножке походного стола, он отбивал поклоны:

- ...от страха нощнаго, и от стрелы, летящия во дни. От вещи, во тьме к нам приходящия!

Ржали испуганные кони, неслась отборная брань, трещали телеги. Под флагом ставки сейчас копилась вся наемная нечисть: Мантейфели, Бисмарки, Бюлловы и Геринги; здесь же крутился и барон Карл Иероним Мюнхгаузен - тот самый, известный враль, о котором написана книга и который сам писал книги...

Перебивая немецкую речь, в нее вплетались слова псалма, который читал фельдмаршал:

- ..да не преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши...

Но пока Апраксин бездействовал, войска его - кровоточа под пулями и ядрами - продолжали маневр, разворачиваясь для боя. Мордуя лошадей, вытаскивая из грязи пушки, артиллерия силилась выбиться из путаницы обозов, чтобы занять позицию. Где-то вдали виднелись красные черепицы прусских деревень Удербален, Даунелькен и Мешулине...

Ганс фон Левальд - строго по плану - бросил войска.

- Это нетрудно, - сказал он своим генералам. - Русские уже растоптаны нашим первым натиском. Вы только разотрите их в грязи, чтобы они сами себя не узнали!

Запели горны, затрещали барабаны - пруссаки дружно обрушились на левый фланг. Здесь русский авангард встретил немцев "новинкой": широко разъятые, будто пасти бегемотов, жерла секретных шуваловских гаубиц жахнули картечью.

Ражие прусские драгуны покатились из седел.

- Пусть сомкнут ряды, - велел Левальд, - и повторят!

- Пали! - отозвались русские, и снова заплясали лошади, лягая копытами раненых, волоча в стременах убитых...

Пруссаки откатились под защиту сосен Норкиттенского леса. Батарея майора Тютчева, вся в огне, уже наполовину выбитая, стояла насмерть... Тут прискакал гонец с приказом:

- Пушкам майора Тютчева отходить.., с отрядом Фермора!

- Тому не бывать, - отвечал Тютчев. И не ушел.

Жаром обдало затылок майору: это сзади дохнула загнанная лошадь. А на лошади - сам генерал Фермор.

- Мерзавец! - наступал он конем на майора. - Сейчас же на передки и следом за мной... Оставь этот бугор! Тютчев поднял лицо, искаженное в бесстрашии:

- Прошу передать фельдмаршалу, что исполнять приказа не стану. Утащи я отсель пушки свои - фланг обнажится... Пали, ребята, я в ответе!

Майор Тютчев нарушил присягу, но поступил по совести; сейчас только его батарея (единственная) сдерживала натиск прусской лавины. А ведь по "Регламенту воинскому" следовало Тютчева после боя расстрелять другим в назидание.

- Пали! - кричал Тютчев, весь в дыму и грохоте. - Ежели меня убьют чужие тогда и свои не расстреляют!

В центре же русского лагеря, насквозь пронизанного пулями, еще продолжалась бестолочь:

- Обозы, обозы вертай за ручей...

- Куда прешься, безлошадный?

- Ярославцы, обедня вам с матерью, не лезь сюды!

- Ай-ай, убили меня.., убили...

- Конницу пропусти,