Пером и шпагой

еликого короля Фридриха - генерал Манштейн... Ну, что же вы не разбегаетесь при звуках моего имени?

Град пуль пронзил его насквозь, и Манштейн умер посреди дороги, в пыли, фонтанируя кровью (но шпаги из руки не выпустил). Так погиб человек, которому никак нельзя отказать в смелости; главаря прусского шпионажа в России не стало... Фридрих очень сожалел о гибели своего адъютанта, и вдова Манштейна подарила королю записки своего мужа о России.

- О России? - блеснули глаза короля. - Как это кстати!

Теперь эти мемуары Манштейна, ставшие знаменитыми, можно прочесть в любой приличной библиотеке. А тогда они были идеологическим оружием, и король Пруссии пока еще сомневался, в какую сторону повернуть это оружие, - за войну с Россией или за мир с Россией.

Он решит этот сложный вопрос позже. А сейчас из балтийской мглы, ершистые от пушек в бортах, уже выплывали к берегам Пруссии белогрудые русские фрегаты и прамы. Первые выстрелы в этой войне Россия доверила своему флоту.

МЕМЕЛЬ

- Вот и Мемель, - сказал адмирал Мишуков, опуская трубу. - Эскадр - на шпринг! Канонирные палубы обсушить. Крюйт-каморы проветрить. Команде - по две чарки. Кашу сей день варить с потрохами телячьими... Дать сигнал на "Вахтмейстер": капитану бомбардиров Вальронду явиться на борт флагмана!

Ветер, дунувший из-за Куришгафской косы, сорвал жиденький паричок адмирала, и заплескались седые волосы моряка, кое-как обкромсанные ножницами...

А на серой взбаламученной воде рейда мотало бомбардирские корабли с зарифленными парусами. Захлестывало пеной "Селафаила", "Дондера" и "Юпитера". Рвало с якорей прам "Дикий бык", гневный и щетинистый от пушечной ярости. А на фрегате "Вахтмейстер" в нитку тянуло над рейдом брейд-вымпел начальника бомбардиров - Александра Вальронда.

Там уже отвалил вельбот, шли на веслах, выгребая в пене и в песнях, и скоро на борт к адмиралу поднялся капитан третьего ранга Вальронд: лицо красное - будто ошпарено, глаза распухли от соли и ветра, круглые - как у кота. Возле голенастых ног бомбардира крутился кортик офицерский, а на нем золотом: "Виватъ Россия".

- Саня, - сказал ему в каюте Мишуков, - назавтре штурм... Готовы ли? - И налил пузатую чарку перцовой. - Твоя! Пей, а я полюбуюсь. Еще смолоду зарок дал: после семидесяти лет в рот ее, проклятой, не брать!

- Дошли, - рапортовал Вальронд, - таким побытом... На "Юпитере" фок снесло, он же, падая, две стеньги переломил. На "Гаврииле" восемь кнехтов с планширем за борт кувырнулись. Все сгнило, кусками валится. На волне кранцы било. Ядра пушечные по декам раскатились. Воду из трюмов качаем ведрами. Не флот у нас, а - труха!

- Не труха у нас, а - флот, Санька! - отвечал ему Мишуков. - Ежели б трухой были, так до Мемеля не дошли б! А за то, что вы моряки не трухлявые, вот тебе ишо чарочка-отправочка. Выпей, голубь, во славу божию и ступай фарватер мерить...

Вальронд выпил не кривясь, пошел прочь - на дек. Кованные медью ботфорты бомбардира глухо били в палубный настил, звеня