Царский угодник. Распутин

   — Что, считаешь, я больно о них пекусь? Нет, не пекусь. Русский мужик, кстати, привык к немецким товарам, и ему наплевать, ведём мы войну с германцами или, напротив, дружим и целуемся взасос, — ему главное, чтоб товары были... Немецкие товары — без подвоха, если немец говорит, что товар хороший, — ему можно верить, он не обманывает. А сейчас этих товаров нет. И пока идёт война — не будет. Кто их в таком разе произведёт? Наши заводы? Не сумеют. В результате русский мужик будет недоволен, на папу начнёт косо смотреть, волнения начнутся... Хорошо ли это для России? Плохо это для России. Очень плохо.

Распутин подливал гостям водки, делал это сам, следил, чтобы стопки их не пустовали, себе же наливал мадеру, причмокивал языком. Бутылку он прикончил скоро, хлопнул в ладоши, подзывая к себе Дуняшку:

   — Ещё, девка, достань мадеры!

   — Зачем куда-то идти, доставать? — Хвостов маслеными глазами окинул Дуняшку с головы до ног. — В корзине всё есть, мы принесли...

   — Ты в моём доме не командуй! — трезво и жёстко, на «ты», произнёс Распутин, скосил глаза на Дуняшку: — А ну, живо!

Дуняшка шустро слетала в кладовку, принесла бутылку. Распутин налил себе в стакан мадеры, отхлебнул чуть вина и закрыл глаза от наслаждения.

Хвостов молчал.

   — Теперь о том, были ль у меня в роду немцы. — «Старец» сладко почмокал губами. — Не было, сударь мой! И вообще в Сибири я немцев не встречал. Может, они где и есть, но только не у нас, не в Тобольской губернии...

   — На Алтае среди кержацких поселений есть несколько мелких колоний, — сказал Белецкий. Ему, как бывшему директору департамента полиции, положено было знать то, чего не знали другие, в частности сидящие за столом.

Хвостов одобрительно улыбнулся.

   — Может быть, на Алтае и есть, но Алтай, как я ведаю, — это не Сибирь.

Белецкий вежливо промолчал, не стал объяснять «старцу», где находится Алтай. Хвостов промолчал тоже.

   — А ты меня поддерживай, — сказал Распутин в конце обеда Хвостову, — чем больше ты меня будешь поддерживать, тем тебе, милый, жить будеть лучше. Просьбишки мои исполняй, — Распутин отвернулся в сторону и не заметил, как лёгкая недовольная тень пробежала по лицу министра. Хвостов не удержался, предупреждающе кашлянул, поправил на себе галстук — не привык ещё к таким речам. Распутин на его кашель не обратил никакого внимания. — А просьбишки у мега всякие могут быть, — сказал он. — Иногда неожиданные.

   — Я думаю, мы найдём общий язык, Григорий Ефимович, — сказал Хвостов.

   — Вот и хорошо, — добродушно заключил Распутин, выдернул из бороды кусок осетрового хрящика, повертел перед глазами. — Вот рыба удивительная, всю можно съесть, от глаз до хвоста — никакого мусора не будет, всё идёт в дело. Редчайшее творение природы. Ну ладно, господа хорошие. — Распутин зевнул и красноречиво похлопал ладонью по рту. — Пора, как говорится...

   — Пора и честь знать. — Хвостов, усмехнувшись, поднялся.

   — Я этого не говорил. — Распутин хитро сощурился, снова зевнул и гулко хлопнул по рту. — Чтоб держать свой организм в порядке, днём надо обязательно спать. Хотя бы немного. Два раза по тридцать минут — и тогда сердце до самой старости будет молодым. И хвори будут допекать меньше.

Из-за Хвостова выдвинулся рдеющий щеками Андронников. Выпив, он преобразился, волосы на голове сбились в жирный колтун, на плечах лежал слой перхоти. Свой неизменный кожаный портфель он продолжал крепко прижимать к животу.

   — Григорий Ефимович, у меня к вам есть дело, — сказал он. — Прошу тет-а-тет!

   — Чего это такое, твой тет на тет? Слишком мудрено говоришь. По-французски, что ль?

   — Ну, наедине, значит...

   — А при всех нельзя? У нас секретов нет.

   — При всех можно, но лучше с глазу на глаз.

   — Ладно. — Распутин показал пальцами на боковую комнату: — Ныряй туда, я сейчас приду.

Распутин провёл Хвостова с Белецким в прихожую, сам вернулся к Андронникову.

   — Ну что у тебя за тайные дела?

Андронников молча расстегнул пиджак, залез в глубокий внутренний карман и достал оттуда увесистую пачку денег, протянул Распутину. Тот взял деньги, согнул пачку на манер гребешка, так, чтобы был виден срез каждой купюры, прошёлся большим пальцем по боковине пачки. Купюры были новые, каждая достоинством в десять рублей, они зашелестели с вкусным хрустящим звуком.

   — Обещанная плата, я так понимаю, — произнёс Распутин без особого удивления в голосе.

   — Министерство внутренних дел будет отныне каждый месяц выплачивать вам по три тысячи рублей. В два приёма, по полторы тысячи рублей каждый раз, — сказал Побирушка важно. — Здесь полторы тысячи... Пересчитайте, Григорий Ефимович!

   — А чего их пересчитывать? Я тебе, милок, верю. — Распутин сунул пачку в карман штанов и пошёл в прихожую провожать гостей.

Андронников был разочарован: слишком уж равнодушно отнёсся Распутин к крупной сумме, которую получил, на эти деньги можно ведь было перевернуть половину мира, сам Андронников, который таких денег не имел, относился к ним по-иному. Он почувствовал, как у него начали мелко подрагивать ноги — то ли от досады, то ли от обиды, что деньги эти достались не ему, во рту сделалось сухо и горько.

   — Князь, где ты? — выкрикнул Распутин из прихожей. — Чего телишься?

Слов Распутин не выбирал, говорил то, что возникало у него на уме, а возникнув, тут же перепрыгивало на язык, более того — Распутин предпочитал разговаривать с родовитыми людьми так, как разговаривают с дворниками, извозчиками и попрошайками. Поэтому Андронникову надлежало терпеть.

   — Ты это, милый человек, — Распутин взял Хвостова за пуговицу плаща, — ты про Илиодорку не забудь. Ты обещал...

   — Илиодор никогда больше не возникнет на вашем горизонте, Григорий Ефимович. — В голосе Хвостова зазвучали торжественные нотки. — С ним — всё, покончено! Считайте, что Илиодора больше нет!

   — Так-то оно так, но недавно он всё-таки возник у меня на горизонте — целую цидулю прислал. Из-за бугра.

   — Больше не пришлёт, — успокоил Распутина Хвостов, — а если пришлёт, то мы его — живо... — Он приложил кулак к кулаку, сделал одним кулаком движение в одну сторону, другим в другую, так обычно скручивают голову курице. — Был Илиодор — и не станет его!

   — Ну тогда ладно. — Распутин в третий раз выразительно похлопал ладонью по рту, ему хотелось спать. — А то будет очень неприятно, если он снова всплывёт.

Гости ушли. Распутин скинул мягкие, на гибкой спилковой подошве, туфли, сбросил носки, босиком прошлёпал в спальню. Дуняшка метнулась следом:

   — Я вам нужна, Григорий Ефимович?

   — Ты мне всегда нужна. Но только не сейчас.

   — Я хочу на улицу выбежать.

   — Выбежи, выбежи, — сонным слабеющим голосом разрешил Распутин, пожевал губами, отплюнулся от волоса, залезшего ему в рот. Борода его косо задралась вверх.

   — А кто это был?

   — Как кто? Дед Пихто! Министр внутренних дел всея Руси и его товарищ — заместитель бишь...

   — А шустрый, с портфелем?

   — Андронников? Это князь... А в общем — пустое место. Обыкновенный доносчик. Что, понравился? — Распутин придавил головой подушку и громко всхрапнул. Но тем не менее он нашёл силы спросить сквозь сон: — Хошь, замуж выдам?

   — Да вы что, Григорий Ефимович! Замуж? Никогда!

Вечером Распутин на моторе поехал к Ольге Николаевне Батищевой. У дверей её квартиры немного потоптался, оглянулся, словно боялся, что его засекут здесь, дёрнул колечко звонка. Из раскрывшихся дверей квартиры на него дохнуло приятным сухим теплом. Ольга Николаевна появилась в проёме двери, проговорила неверяще:

   — Вы?

   — Я, голубушка. — Распутин с неожиданным смущением, которое, впрочем, было воровским, склонил голову набок. — Дозволь войти.

   — Пожалуйста, — Батищева посторонилась, пропуская Распутина в квартиру.

   — Скажи, милая, я ничем в прошлый раз тебя не обидел?