Царский угодник. Распутин

Он и канул бы в нети, как до него сделали многие мужи, таскавшие кожаные губернаторские портфели, если бы не его ум, не его изворотливость и дьявольское, не менее острое, чем у Распутина, чутьё, распутинское покровительство — «старец» ещё не отвернулся от Хвостова, — да неправдоподобное везение. За актрисочку ту он вообще мог угодить в острог, но не угодил ведь...

Не будь этого везения, Хвостов никогда бы не всплыл. С ним произошло бы что угодно: на голову свалилась бы гигантская сосулька и проломила череп, в ногу бы укусила оса и конечность ампутировали, на вонючем нечищеном пруду, украшенном плавающими коровьими лепёшками, укусила бы лягушка — и он в судорогах пошёл на дно, на корм местным горластым кваквам, — но ничего этого не произошло, умный Хвостов всплыл, выставил свою кандидатуру в Государственную думу от Орловской губернии и прошёл в депутаты. Прошёл лихо, как никто.

Распутин, узнав о приключениях Хвостова, восхищённо ковырял в носу.

— Силён, однако! — сказал он и от Хвостова не отвернулся, решил всё-таки провести его в дамки. — На раз-два не получилось, но это ещё ничего не значит, — заявил он, продолжая ковыряться в носу, — есть ещё ходы три и четыре. Этот толстяк обязательно должен выйти в дамки. Он мне нужен!

Узнав, что Распутин часто засиживается до утра в «Вилле Роде», Хвостов приехал туда. Гришки в общем зале не было, он сидел в кабинете. Хвостов пробовал сунуться туда, но его не пустили.

Покашляв в кулак, Хвостов скромно сел под пальму, за неприбранный столик...

В Думе Хвостов вёл себя тихо, на трибуну, чтобы «отметиться» с речью, не рвался, готовился к решающим дням, когда он потрясёт собравшихся блестящим выступлением и течение понесёт его во власть, к вершине славы, к министерскому портфелю, а Гришка... Гришка Распутин в этом ему подсобит. Если, конечно, не обманет, не забудет...

А обмануть его «старец» не должен — ведь ему очень нужен свой человек в главном эмвэдэшном кресле, потому что тучи над распутинской головой сгущаются слишком часто, это Хвостов чувствовал очень хорошо. Ощущения его подкреплялись тем, что ему доводилось слышать про Распутина в Государственной думе.

Настал день, когда Хвостов решил, что пора всплывать на поверхность. Он выступил в Думе с речью. Да с какой! Думские залы давно не слышали таких оглушающих аплодисментов. Хвостов выступил против засилия немецкой промышленности [44] в промышленности российской, в частности — в электрической, готовившей для фронта дистанционные трубки и запальники для снарядов. Ни дистанционных трубок, ни запальников не хватало — заводы, контролируемые немцами, их просто старались не выпускать...

С одной стороны, это был удар по царице-немке, боком, слабым рикошетом — по Распутину, а с другой стороны... с другой стороны, означало, что он вышел на короткую прямую в борьбе за министерское кресло. И Распутин ему в этом поможет — поможет, никуда не денется, у него просто выхода нет, и у царя выхода нет. Есть только одно — поставить во главе министерства внутренних дел патриотически настроенного человека Хвостова.

Признанный думский оратор Пуришкевич подошёл к Хвостову, уважительно блеснул крохотными стёклышками пенсне.

   — Склоняю перед вами голову, коллега, вы выступили блестяще! О чём предполагаете выступать в следующий раз?

   — О хвостах! — не задумываясь, ответил Хвостов, усмехнулся весело: слово «хвост» было созвучно с его фамилией, он словно бы издевался на самим собою.

Пуришкевич это понял, оценил и дружелюбно улыбнулся в ответ:

   — Очень своевременно!

Хвостами в российской столице в ту пору начали называть длинные очереди, выстраивающиеся у продуктовых магазинов, — иногда цепочки людей с авоськами и клеёнчатыми сумками в руках составляли по нескольку сот метров, эти позорные хвосты надо было ликвидировать.

   — Думаю, что успех у вашей второй речи будет такой же оглушающий, как и у первой, — сказал Пуришкевич и поклонился. — Желаю удачи!

Всё, Хвостов всплыл, Хвостов стал известен настолько, что всплытие его засекли даже в Царском Селе.

В «Вилле Роде» в одиночестве он сидел недолго — вскоре его увидели уже за столом Распутина. Это был признак того, что «старец» поддерживал Хвостова.

Прошло ещё немного времени, и царица послала Николаю на фронт письмо — тот безвыездно находился теперь в Ставке, — где чёрным по белому было написано: «Тебе нужен энергичный министр внутренних дел...» — и сделала намёк на Хвостова: лучше, мол, не найти. В тот же день, когда царь получил это письмо на фронте, с Хвостовым повидалась Вырубова.

Фрейлина, едва оправившаяся после катастрофы, ещё толком не научившаяся передвигаться на костылях, уже с головой влезла в государственные дела — она стала играть роль своеобразного начальника отдела кадров при царице и Распутине — одного на двоих, общего. Хвостов успешно прошёл чистилище у Вырубовой и был представлен Александре Фёдоровне.

Это было последнее испытание перед назначением на пост.

Когда Хвостов появился у царицы, та листала тексты его речей в Государственной думе — о немецких перегибах в русской электронной промышленности, когда из-за сущей ерунды сотни тысяч, миллионы снарядов оставались лежать кучей обычного железного лома на заводах, а фронт оказывался оголённым из-за нехватки боеприпасов, а также об отсутствии в Петрограде хлеба и дров и ужасающей дороговизне мяса.

Царица двумя пальцами подняла несколько листков и с болью спросила Хвостова:

   — Нужно ли было вам всё это ворошить? Люди и без того обозлены...

   — Нужно! — убеждённо воскликнул Хвостов. — Если бы это сделал не я, то сделал бы другой человек, более жёсткий, настроенный к вам и самодержцу плохо, а к царскому строю, извините, — радикально. Таких людей у нас ныне полным-полно. А я... Меня я прошу считать своим другом, и я выступил как друг. Выступил бы другой человек — всё сказал бы по-другому.

Царица задумалась на несколько минут, потом согласно наклонила голову:

   — Пожалуй, вы правы!

   — Моя критика — это не критика вовсе, — Хвостов улыбнулся подкупающе, ласково, — это завуалированная похвала, это нежное поглаживание по спине...

Хвостов пришёлся по нраву и царице, о чём она не замедлила сообщить мужу в Ставку: «Как было бы хорошо, если бы ты мог повидать Хвостова...» Финишная прямая, отделявшая бывшего нижегородского губернатора от министерского кресла, резко сократилась.

Через несколько дней Хвостов вызвал из-под Орла свою жену. Образ жизни он начал вести такой, чтобы все видели: достойнейший на свете живёт человек! Не пьёт, не курит, в «Вилле Роде» больше не появляется. Министерский портфель уже был у него в руках, Хвостов чувствовал приятную тяжесть этой почётной ноши и довольно улыбался.

Но это ещё не всё, это не финиш — к такому выводу пришёл Хвостов, — политическая карьера только начинается; заняв место министра внутренних дел, он должен будет думать уже о другом кресле — кресле премьера. Портфель председателя Совета министров России — вот достойная цель!

Когда же он станет премьером, то непременно уберёт со сцены свидетеля своего же успеха — свидетеля и помощника, этого варнака в пахнущих плохим дёгтем сапогах, он превратит Распутина в пыль. Таковы законы жестокой игры, он обязан будет это сделать. Впрочем, нет, Распутина он превратит в пыль ещё до того, до премьерского кресла: «старец» с его грязными ногтями, с уродливой шишкой, вылезающей из-под волос, с отталкивающими манерами и лапотной речью вызывал у него омерзение.

Человек же, который параллельно с Хвостовым стремился занять кресло его ближайшего заместителя, Степан Петрович Белецкий, вынашивал другой план: сесть на вторую роль в Министерстве внутренних дел и очень быстро столкнуть шефа со стула, переместиться на его место, чтобы никакими Хвостовыми в министерстве не пахло.

И собирался он сделать это также с помощью Распутина, вот ведь, недаром говорят: «Пути Господни неисповедимы». Прелюбопытнейшая получалась картинка.