Семья Берг

Вспоминал ли Иван Булат на своем суде, как он судил профессора Плетнева и издевался над его семьей?..

Вскоре после казни Тухачевского стали арестовывать всех, с кем он работал и кого выдвигал.

Арестовали авиаконструктора Анатолия Туполева и конструктора ракетных двигателей Сергея Королева. Туполев к тому времени был известен, несколько самолетов его конструкции АНТ — «Анатолий Николаевич Туполев» — летали над Советским Союзом. Его решили изолировать и заставили работать вместе с другими в Секретном проектном бюро, в «шарашке». Но имени Сергея Королева не знал никто, его не пощадили. Во время допросов следователь кричал на него:

— Сволочь! Стране нужны самолеты, а ты тратил народные средства на какие-то ракеты! — и бил его в лицо. Королеву выбили передние зубы, сломали шейные позвонки. Его пинали ногами в живот так, что он несколько дней не мог разогнуться. В будущем и то, и другое отразилось на его здоровье. Ему дали десять лет исправительно-трудовых лагерей и на общих основаниях послали на лесоповал на Колыму.

Маршал Советского Союза Василий Константинов Блюхер имел самый лучший послужной список: крестьянский сын из Ярославской губернии, он начал работать слесарем, был арестован царскими властями за призыв к забастовке, служил солдатом в царской армии, был награжден несколькими Георгиевскими крестами, тяжело ранен, опять стал слесарем, в 1916 году вступил в партию большевиков, стал командиром красногвардейского отряда за Уралом, первым был награжден орденом Боевого Красного Знамени, командовал дивизией. С 1920 года совершил много победоносных боевых походов, с 1921 года командовал армией на Дальнем Востоке. В феврале 1922 года он взял города Волочаевск и Спасск и этим завершил Гражданскую войну. О Блюхере и его победах слагали и песни:

Когда в 1929 году китайские националисты захватили Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), Блюхер разгромил их и был назначен командующим Дальневосточным военным округом.

22 октября 1937 года Сталин приказал арестовать Блюхера по обвинению в принадлежности к антисоветской организации и военно-фашистскому заговору, в котором сам Блюхер недавно подневольно обвинял Тухачевского и других. Он ни в чем не признавался. Его стали пытать, пытками руководил новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия. Ему надо было выслужиться перед Сталиным и во что бы то ни стало добиться признания Блюхера. Но тот был крепкий рабочий человек и все выдерживал, тогда ему щипцами сломали и вырвали ребра. Это было изощренное зверство, которое применялось разве только в «темные века» в полудикой Европе. Казнить Блюхера не пришлось, он умер от пыток на девятый день.

Ежовщина продолжалась и без Ежова.

Все продолжающаяся неустроенность жизни подавляла Павла и Марию. Уже давно они жили на квартире Исаака Бабеля и, хотя сам он ничего им не говорил, чувствовали, что пора им съезжать. Но куда? Своей квартиры все еще не было. Они сняли комнату на улице Фурманова, в районе Сивцева Вражка, у вдовы писателя Архангельского — Фиры, интеллигентной и симпатичной женщины. Ее муж был известным писателем-пародистом, его пародии знала и любила вся страна. Фира принадлежала к писательскому кругу, знала все новости этого мира. Однажды, когда Павел поздно вечером вернулся с работы, она расстроенно отозвала его в свою комнату:

— Павел Борисович, Бабеля арестовали.

41. Взросление Алеши Гинзбурга

Первого сентября 1935 года Августа отвела своего сына Алешу в первый класс в новой четырехэтажной школе № 597. За спиной у Алеши болтался на ремешках настоящий ранец, а в нем лежал новенький букварь, школьные тетрадки в косую линейку и в клеточку, деревянный пенал с наточенным карандашом, ручкой с пером № 86, резинкой-«стеркой» и перочисткой. В самый первый день Алеша почувствовал себя сразу выросшим: он был одним из самых высоких мальчиков, одним из немногих, кто умел читать по слогам, и он единственный смог написать на доске мелом свою фамилию. Учительница Антонина Дмитриевна попросила:

— Ребята, поднимите руки, кто из вас умеет читать.

Поднялось три руки, одна была Алешина.

— Хорошо. А кто умеет писать?

Алеша поднял руку и оглянулся вокруг — его рука была единственная.

Антонина Дмитриевна предложила:

— Подойди к доске и напиши мелком свою фамилию. Сможешь?

Мелом на доске? Алеша никогда не писал мелом, но все-таки смело подошел к доске. Он так старательно нажал на мелок в самом начале первой буквы своей фамилии — «Г», что мелок сломался и разлетелся на мелкие куски. Ребята засмеялись, он почувствовал себя обиженным:

— Я могу написать, — заявил он упрямо.

— Возьми другой кусок мелка и пиши. Только не нажимай так сильно.

Алеша стал выводить со всей осторожностью, но получалось очень тонко. С досады он неправильно написал букву «б» — вверх ногами. Ребята этого не заметили, Антонина Дмитриевна подошла к доске:

— Ты молодец, только буква «б» пишется так, — и поправила.

На следующем уроке она сказала:

— Ребята, вы знаете, что такое национальность?

Не очень дружным хором ребята закричали:

— Знаем, знаем!

— Я буду называть разные национальности, и когда я назову вашу, вы поднимайте руку. Хорошо?

Это было похоже на игру, и все радостно согласились.

— Итак, первая национальность — русские.

Чуть ли не все подняли руки. Алеша стал думать: «Моя мама русская, это я знаю, а папа еврей. А какая тогда национальность у меня?» Пока он размышлял, учительница сказала:

— Хорошо, опустите руки. Следующая национальность — украинцы.

Поднялось три руки.

— Следующая — белорусы.

Поднялась одна рука.

— Хорошо. Следующая национальность — евреи.

Алеша очень обрадовался, что наконец и он может поднять руку, и высоко задрал ее. Он почувствовал, что в классе что-то произошло: ребята стали смеяться и указывать на него пальцами:

— Гинзбург — еврей! Гинзбург — еврей!

Алеше их смех показался обидным. Почему? Они же не смеялись, когда называли другие национальности! Антонина Дмитриевна успокаивала класс:

— Ребята, ребята, тише! Перестаньте смеяться над Гинзбургом. Ничего в этом нет смешного. Евреи — это такая же национальность, как все другие.

Но почему ребята смеялись? И Алеша впервые почувствовал, что все-таки еврейская национальность не совсем такая, как все другие. Еще и потом, на переменке, некоторые ребята продолжали приставать и поддразнивать его:

— Гинзбург, ты еврей? Фамилия у тебя еврейская.

Алеша спокойно отвечал:

— Фамилия, может быть, и еврейская, но я русский.

Когда он рассказал об этом дома, Семен покачал головой и выразительно посмотрел на Августу. Она объяснила Алеше:

— Ребята, которые дразнились, неправы, ты ответил им верно — ты русский.

Через два года семья переехала в пятикомнатную министерскую квартиру в Левшинском переулке. Алешу перевели в другую школу. Перед тем как отвести его туда, Августа завела с ним осторожный разговор:

— В новой школе тебя никто не знает. Помнишь, ты рассказывал, как твои одноклассники смеялись, узнав, что у тебя еврейская фамилия? Может быть, ты хочешь быть зачисленным в новую школу под моей русской фамилией?

— Мам, с тех пор я уже немного подрос и теперь понимаю отношение к евреям. Но сам я считаю себя русским. А фамилию я хочу оставить моего отца.

Августа даже поразилась такому сознательному взрослому ответу.

Новая школа № 110 находилась в центре города, в Мерзляковском переулке. Формально это была обычная школа, но считалась привилегированной — в ней училось много детей высокопоставленных родителей, потому что все они жили в центре. Некоторые из «привилегированных» детей были набалованы и даже заносчивы. Алеше это не нравилось, он сам никогда никому не говорил, что его отец министр.