Семья Берг

— Хочешь — откровенно? Могу тебе сказать: после тебя мне никто не нравится.

И опять Мария с горечью почувствовала, что сделала человека несчастным.

Вскоре после вселения вышла из печати книга Павла, он получил первый экземпляр:

— Маша, Машуня, смотри, что я принес! — он развернул пакет и показал обложку.

Мария радостно прочитала:

— «Павел Берг, „Войны периода Французской революции“», — она взвизгнула: — Павлик, родной мой! Как я рада за тебя, как я горда, что мой муж — и историк, и писатель!

— Спасибо, Машуня. Знаешь, если бы в те годы, когда я, грузчик, таскал на плечах мешки и бочки, мне кто-нибудь сказал, что я напишу книгу по истории, я вообще не понял бы, о чем речь. Или когда скакал на коне и рубил шашкой — я посмеялся бы тому человеку в лицо. Да, вот она — моя напечатанная книга. Книга — это почти такая же радость, как новорожденный ребенок.

— Наверное, ты прав, — рассмеялась Мария, — но дело в том, что ребенка мы делали с тобой вместе, а книгу ты зачал и родил один. Нам надо отпраздновать.

— Отпразднуем. Меня пригласили прочитать лекцию в Центральном доме работников искусств, на Пушечной улице. Это около Кузнецкого моста. Знаешь, там когда-то выступал с лекцией Ленин, — он хитро улыбнулся и подмигнул Марии, — а теперь буду выступать я. В этом доме бывает много известных актеров, писателей, художников, это их клуб. Я, конечно, волнуюсь — никогда не выступал перед такой интеллигентной аудиторией. Мы поедем с тобой вместе, а после лекции я приглашаю тебя в ресторан клуба. Говорят, там есть хороший ресторан. Я ведь никогда еще не приглашал тебя в ресторан.

На лекцию Берга пришло много людей из мира искусства, переживших взлеты и падения русской революции и по-разному к ней относившихся. Всем хотелось послушать — как дела обстояли во времена Французской революции. Слушали внимательно, перебивали, задавали вопросы, и некоторые их них были довольно остро направлены в сторону современной политической ситуации. Павлу приходилось изворачиваться, чтобы никто не заподозрил, что он «контра», как тогда говорили. Он закончил словами:

— Что бы мы ни говорили и как бы ни оценивали события, но в политических оценках не должно быть ненависти. Нам всем нужно вырабатывать в себе чувство справедливости.

После лекции они с Марией пошли в ресторан. Она смотрела на него с обожанием:

— Павлик, я ведь никогда не слышала, как ты выступаешь. Я просто в восторге — ты так красиво говоришь. Какой ты у меня умный и интеллигентный!

К их столику подошел человек низкого роста, в очках, с ним довольно высокая красивая женщина. Он представился:

— Я художник Борис Ефимов, это моя жена Рая. Мы в восторге от вашей лекции.

Павел вежливо встал:

— Спасибо за похвалу. Мы с Марией, — он указал на жену, — любим смотреть ваши карикатуры в газетах и журналах. Я ведь знаком с вашим братом — Мишей Кольцовым. Он когда-то опубликовал мою статью в своем журнале «Огонек».

Рая Ефимова воскликнула:

— Мы были в восторге от вашей статьи! Это лучшее, что мы читали за многие годы.

— И еще раз спасибо. Может быть, вы разделите с нами ужин?

— С удовольствием.

Так состоялось знакомство Бергов с Ефимовыми, которое потом перешло в дружбу.

И вот как-то раз, отпирая дверь новой квартиры, Павел увидел спускавшегося сверху по лестнице соседа, присмотрелся и узнал Бориса Ефимова.

— Боря, здравствуйте, мы, оказывается, соседи. Рад вас видеть.

— Павел? Так вы теперь здесь живете? А я и не знал.

— Мы только недавно въехали, после ремонта.

— Ах, вы въехали в эту квартиру? — Ефимов едва заметно поморщился.

— Заходите, посмотрите, как мы устроились.

Ефимов вошел в коридор и осторожно осмотрелся.

— Что-нибудь неладно, что-то плохое было связано с квартирой?

— Да как вам сказать — отсюда не так давно выселили жильцов.

— Кто здесь жил?

— Это целая история. Жил здесь сотрудник внутренних дел, в большом чине — начальник Политуправления. Он застрелился в этой квартире, когда пришли его арестовывать. Мы живем на четвертом этаже и слышали перестрелку.

— Ага, вот почему я видел следы пуль на окне.

— В окно стреляли, чтобы он не выбросился. Наш сосед с пятого этажа, Черток, выбросился, как только за ним пришли. А этот предпочел застрелиться.

— Я вижу, мы поселились в странном доме.

— Да, чуть ли не половина жильцов уже арестованы.

— Веселенькие истории вы рассказываете. Знаете, не говорите моей жене и попросите вашу Раю, чтобы она тоже не рассказывала.

Павел с Борисом Ефимовым сразу стали друзьями, у них был сходный образ мыслей. Павлу нравилось остроумие Бориса, он старался перенимать от него умение подмечать во всем смешные стороны, а Борису нравился аналитический склад ума Павла. И в обоих было развито скептическое отношение к советской пропаганде. Хотя люди боялись любых высказываний в адрес Сталина, оба они «преодолели этот барьер» и быстро сошлись на одинаково негативном отношении к культу личности. Ефимов был карикатуристом, в его натуре было подмечать все смешное. Павел был историком, в его образе мыслей большое место занимали анализ и оценка. Часто, сходясь вечерами друг у друга (их разделяло всего два этажа), они любили «валять дурака» — притворялись, что сочиняют пьесу про Сталина под названием «Ён все знает». Сюжета у пьесы не было, она сплошь состояла из возвеличиваний Сталина, которые они брали из номеров газеты «Правда». Делалось это так: они по очереди читали друг другу беспорядочно взятые заголовки и цитаты из газеты и с пафосом вставляли между ними один и тот же рефрен — «Ён все знает»:

— Суровый матрос-революционер восклицает: «Ён все знает!»

Или:

— Восторженная колхозница-ударница истерически вскрикивает: «Ён все знает!»

Ефимов притворялся, что читает заголовок письма и цитаты из него:

— Величайшему из великих, вождю и учителю всех народов мира, самому мудрому на свете, бессмертному, неповторимому, отцу родному, бесконечно обожаемому товарищу Сталину. Дорогой Иосиф Виссарионович, колхозники Тьму-тараканской области рапортуют вам, величайшему гению человечества, что мы затянули на животах ремни до последней дырки и взяли на себя обязательство по перевыполнению планов всех пятилеток зараз за один год, чтобы только угодить вам. И рапортуем, великий наш вождь и учитель, что с затянутыми ремнями мы этот план как есть весь перевыполнили в вашу великую честь.

Дождавшись конца фразы, Павел тут же восторженно вставлял:

— Колхозница истерически вопит: «Ён все знает!»

Потом Павел брал газету, находил заголовок передовицы и торжественно читал:

Под предводительством великого Сталина мы придем к победе коммунизма.

Ефимов добавлял:

— Матрос вытягивается в струнку и восторженно рявкает: «Ён все знает!»

Опять менялись газетой, читал то Ефимов, то Павел, все с добавлениями «Ён все знает». И оба хохотали до упаду, как дети. Мария и Рая с интересом заглядывали в их комнату — чего они так веселятся?

Скоро к их компании добавился третий — живущий по соседству искусствовед Илья Зильберштейн. Он не был шутником, относился к их шуткам настороженно, в их игру не играл. Но своим глубоким знанием искусства и широтой интеллекта он вносил много дополнительного содержания в их беседы. Зильберштейн был уникальной личностью. Он родился в бедной еврейской семье в Одессе. С двенадцати лет в нем пробудился интерес к изобразительному искусству, и мальчик начал собирать рисунки художников старого и своего времени. При советской власти он закончил историко-филологический факультет Ленинградского университета и в возрасте двадцати одного года начал публиковать первые статьи и книги по русскому искусству — о Пушкине, Грибоедове, Тургеневе, Достоевском. Это он основал популярные серии книг «Литературное наследство» и «Художественное наследство». Не имея больших средств, он собрал коллекцию — целый музей. Этот выходец из еврейской среды стал самым выдающимся знатоком и собирателем русского искусства.