Баязет

ой, какой уже давно не ощущал в себе, - только бы догнать, только бы увидеть... Ведь она умница, она поймет меня!..

На какой-то версте, когда поручику казалось, что он уже близок к цели, жеребец икнул раза три и единым махом, круто отпрянув с дороги на обочину, рывком сломался в коленях, рухнул грудью на землю.

Карабанов вылетел из седла. Тихо всхлипнув, заплакал, как плакал когда-то в детстве.

- Ну что же ты? - сказал он потом с упреком и, перестав плакать, силился поднять морду коня, гладил его жаркую скользкую шею. - Ну встань, встань, - просил он лошадь.

Лорд вздрагивал мокрой шкурой, вытягивая, стелил по сырой земле тонкую шею, храпел...

Тогда, отторочив от седла ружье, поручик наотмашь вскинул его кверху, и выстрел за выстрелом подряд огласили притихшие горы.

Проблуждав в отдалении, словно нехотя, долго не могло умереть эхо. Потом стало тихо. Стало тихо и жутко. И вдруг откуда-то издалека, будто из самой глуби земной, прозвучали в ответ два четких выстрела. А вскоре Карабанов услышал крепкое цоканье копыт, и двое казаков с пиками наперевес чуть не сшибли его с дороги.

- Благородие, кажись? - сказал один, низко свесившись с седла и выпрямляя пику.

- А мы так прикинули, што подмога кому от черкеса понадобилась. Конька-то совсем загнали?..

Их добродушные лохматьте тени уже возились возле коня; часто слышалось: "Сердце, кажись, не запало..." - "А ты в "дупел"

ткни,.." - "Выдюжит, не трожь его, Дениска..." - "Тварь понимучая..."

Карабанов стянул с пальца кольцо, холодно сверкнувшее в темноте дорогим камнем, протянул его казаку помоложе:

- Выручай, братец: дай коня твоего, побудь с моим.

Выходишь - что хочешь проси у меня... А мне спешить надо.

Далеко ль вы отсюда?

- Да нет, за перевалом стоим. - Казак повертел кольцо, сунул его на палец, осклабился: - Господская штука, на мой-то крючок и не лезет, зараза. Ну, и ладно: "винт" при мне, табак ймается, а игрушку твою девахе пошлю на станицу... Езжай с Христом!..

Легкой рысью домахали до конвоя. Четверо верховых охраняли коляску, на крыше которой лежали баулы и корзинки. Встретили казаки незнакомого офицера молча, безо всякого интереса. Карабанов с трудом выбрался из седла, подошел к коляске, и тут силы уже совсем покинули его: он вяло опустился на землю, со стоном выдавил сквозь зубы:

- Растрясло меня, братцы!

Дверца коляски над ним широко распахнулась, и он услышал голос:

- Что случилось, казаки? И кто это здесь?

Тогда Карабанов поднял лицо кверху, тихо ответил:

- Аглая, не бойся... Это - я...

Подошли казаки и, грубо похватав поручика за руки и за ноги, просунули его внутрь коляски - прямо в теплоту ее дыхания, в знакомый аромат ее духов.

Прямо - к ней.

И, разбитый до мозга костей от бешеной скачки, уже не в силах осознать своего счастья, Карабанов упал на высокие подушки и повторил:

- Это - я... Не сердись: это опять - я...

- Зачем вы это сделали? - вдруг строго спросила женщина. - Я не скрою, что