Баязет

.

Когда слуги удалились, шах встал.

- Смотрите сюда, дети мои, - таинственно повелел он.

Пальцы макинского феодала вдруг забегали по песку, вкрадчиво его приминая. Все это поначалу казалось забавой, детской игрой, но не прошло и трех минут, как поручик и юнкер увидели выросший под изнеженными пальцами шаха отчетливый горный рельеф ближайшего турецкого санджака. Шах вымыл руки и, взяв тонкогорлый кувшин, плеснул водой в одну из гибких морщин среди песчаных холмов.

- Это река Соук-Су, дети мои, - сказал шах и пугливо оглянулся на двери. - Вот здесь, за перевалом Ага-Джук, конница курдов. Два табора, три табора - я не знаю. Турки - здесь... Ваши солдаты дерутся, как разъяренные барсы, но вас всего две тысячи...

Он выждал, поглядев на Карабанова; поручик согласно кивнул, - в гарнизоне Баязета их было немногим более одной тысячи, но пусть макинский шах остается в неведении.

- Турок здесь тридцать тысяч! - досказал шах. - И все на лошадях. Отсюда может прийти на горбах верблюдов легкая артиллерия - "зембурекчи". Турецкие пушкари приучены умирать на стволах орудий, но не отступать. По дороге на Ван, - продолжал шах, - движется осадная артиллерия. Орудия немецкие, из крупповской стали, а у вас только восемь пушек, и они бронзовые... Так?

Он снова посмотрел на поручика, и Карабанов снова кивнул (у Потресова было только три орудия и два ракетных станка).

- Я послал своего гонца к генералу Тер-Гукасову, - печально закончил шах, - но он не вернулся... Вам надо покинуть Баязет!

Вас ждет смерть...

Стало тихо. В саду шумели деревья и нежно звенели серебряные колокольчики. Канарейка щелкала клювом по прутьям своей клетки.

- Мы очень благодарны вам, ваше высочество, - сказал Карабанов, - но из Баязета мы не уйдем.

Шах быстро разворошил песок, сравняв все горы и реки, закрыл глаза. Живот его ходил ходуном под синим халатом, пальцы быстро двигались и наперстки сверкали. Кивнув головой, он очнулся, и стал смотреть на портрет мадам Рекамье. Сатиат-ханум, которую он познал недавно, намного лучше. И шаху захотелось ее увидеть.

И заглянуть в ее детские глаза. И услышать, как она смеется. И подарить ей что-нибудь.

И шах стал думать о своем...

Офицеры вышли.

Казаков и милицию, как выяснилось, не покормили. Видать макинский шах поскупился. Им только разрешили нарвать в саду недозрелых, еще зеленых слив.

- Казаки, на-конь! - крикнул урядник, отплюнувшись косточкой сливы.

До границы их сопровождал серхенг - полковник. Рядом с неутомимым Лордом неслась его кобыла, у которой ноги, живот, хвост и грива были выкрашены хной. Желто-красные яблоки пятен делали эту кобылу как бы не настоящей, а вроде игрушечной, как фигурный тульский пряник. Проводив казаков до границы, серхенг круто осадил свою лошадь и махнул теберзином:

- Соук-Су - там!.. Сеферитан бихатир умид варэм кэ мураджаати шумара бэ селамети зиарет кунэм!..[В этих словах передано персидское напутствие доброго пути и пожелание встретиться снова. Дословно: