Золотой цветок - одолень

— Нетути тамо никакой казны! В бочках медь и свинец. В кувшине золото сусальное, пей мочу кобыл! — объяснил толпе Устин Усатый.

Разъяренные казаки бросились грабить шинок. Соломону выбили зубы. Фариду избили, сорвали с нее платье. Вымазали смолой татарку. Но золота не нашли и в шинке.

Злобу сорвали на мученице Поганкиной. Для нее выкопали глубокую узкую могилу на скотском кладбище. Бросили Зоиду туда живьем, переломав железами все кости. И забросали преступницу дохлыми кошками, крысами, падалью. А сверху — навозом, землей. И кол осиновый забили.

Всех остальных казаки простили. Отпустили с богом, всыпав каждому по двадцать плетей. Мокришу, однако, вскоре мертвой нашли в гнилом колодце. Наговаривали, Скворчиха ее туда сбросила. Но ведь Мокриша и сама могла убиться от мук душевных. Тяжко жить подлым. Схоронили убогую Мокриду тож на скотском кладбище. Через год зазеленел вдруг кол осиновый над ямой Зоиды. Дерево образовалось.

— Поганая осина! — говорили бабы.

А от осины той пошли деревца-уродцы по всему скотскому кладбищу. Называется тот лесок и сейчас, через сотни лет, Поганым осинником. И растут буйно там ядовитые мухоморы, бледные смертянки. Огни синие иногда из древних закопей струятся. Неможно шевелить те захоронения, все болезни скотские от огороди той опоганенной.

Цветь сорок третья

Всея Руси самодержец Михаил Федорович Романов смотрел с недовольным прищуром на бояр, уходящих с думы. Вечно они злобствуют против казаков. А казаки посадили на трон Романовых. А казаки Сибирь взяли, Яик подарили государству русскому. Вот и опять добрая весть: на будущий год собирается атаман Иван Москвитин в поход с казаками на восток, к теплому окияну. По карте и дураку видно, что казаки земли завоевали в сорок раз боле, чем сама Русь!

Дума заседала не в каменных палатах Кремля, а в теплой светлице-избе. Монгольский Алтын-хан прислал Михаилу Федоровичу четыре пуда чая. Чаепитие боярам понравилось, потому расходились они с неохотой. Михаил Федорович встал, размял затекшие ноги, распахнул оконце. На дворе весна ликовала. Кот за воробьями охотился возле луж. Грязный снег оседал в кучах. И небо голубело пронзительно. Отрок — царевич Алексей кораблики пускал по ручью. Царь вздохнул:

— Надобно к морю пробиваться, но шведы не дают. А железо свейское дороговато: прутья по 21 алтыну и 4 деньги за пуд. И свое не дешевле. Пушки с тульского завода Виниуса приходится брать в казну по 23 алтына и 2 деньги. Паршивые ядра и то по 13 алтын! Сплошное разоренье. Железо полосовое по 26 алтын и 4 деньги! За пуд! Курица — две копейки! А вино стали продавать в кабаках по четыре алтына за стопу, народ жалуется, бунтует... Как же обогатить казну? А золото рекой течет из Руси: за выкуп из полона своих каждый год платим по 100 тысяч золотых. Полковник получает в месяц по 400 цесарских ефимков, лекарь — 60, поп — по 30, палач — по 8, рядовой наемник — по 4 с полтиной.

Бояре удалились важно, степенно, унесли на головах высокие бобровые шапки, на плечах, в легкую накидку, — шубы собольи. И палками с набалдашниками золотыми постукивали. Без богатого посоха боярин — не боярин! Чинно разошлись бояре...

Остался токмо Федор Лихачев. После болтовни с боярами потребно было решать дела государственные. Царь любил и баловал мудрого дьяка. Отличился Лихачев крупно впервые, когда бояре с царем решили послать донских казаков под Очаков. Дьяк выступил на думе против:

— У казаков слишком велика ненависть к басурманам. С поляками казаки воевать всегда готовы. А вот объединяться с турками они не будут. И не подействует на них царское повеление. Потребно видеть правду.

— Смерть дьяку! Как посмел крамольник изречь, что казаки не послухаются царского указа? — разгневались бояре.

Но время показало правоту Федора Лихачева. Донские казаки с атаманом Наумом Васильевым не подчинились государю. Вместо похода на Очаков они пришли с выборными в Москву. Похватали казаков, выслали в разные города. Да утекли они все скоро на свою вольницу — Дон.

Государь стал присматриваться к Федору Лихачеву. Года через четыре на думе решено было взять Смоленск. А послали туда и казаков Яика с полковником Скобловым. И опять Федор Лихачев спорил яростно с боярами:

— Не готовы мы взять Смоленск! Завтра загубим и яицких казаков!

И опять прав оказался дьяк посольского приказа, а не бояре. И, наоборот, все ухищрения и походы, задуманные Федором Лихачевым, были удачными.

— На кой ляд мне боярская дума, егда у меня есть такой дьяк! — умирялся государь.

Сейчас, когда бояре ушли, Федор Лихачев начал докладывать царю подробности о взятии казаками Азова в прошлом году.

— Атаман Мишка Татаринов со товарищи разгромили турок, захватили крепость. Город они не пожгли, а укрепились в нем, побив мужской пол... и даже отроков.

— Там одни донские казаки?

— В основе донские. Но есть и три запорожских куреня. Несколько охотников с Яика. Войско у них было почти без пушек. С двумя пушечками.

— Ай, молодцы! — восхитился государь.

Федор Лихачев задумался.

— А что же мы скажем султану Мураду? Он ведь не остыл еще гневом после убийства дончаками посла Фомы Кантакузина? Решай, государь?

В этом обращении была, пожалуй, самая тонкая ухитрительность Лихачева. Все решения он подсказывал государю заранее, в беседе за обедом, на прогулках. Михаил Федорович даже не замечал этого. Ему казалось, что выводы делает он сам. Вот и сейчас потребно было что-то ответить султану. Но еще неделю тому назад дьяк спрашивал царя:

— Что бы мы написали Мураду, если бы наши казаки взяли какую-нибудь его твердыню?

— Бог знает! — пожимал плечами самодержец всея Руси.

— Нет, государь... ты бы ему и без меня заявил: не ведаем о злодеяниях! Закуйте разбойников в колодки, пришлите нам для суда и казни, ежли сможете...

Разговоры эти забывались. Хотя намерения в общем-то помнились.

Федор Лихачев повторил вопрос:

— Что же мы ответим Мураду? Его новый посол ждет, обивает пороги.

Государь встрепенулся:

— А мы, Федор, ответим так, значит... Записывай: сначала поклоны, соответственные трону. Пустопорожние ласковости. И далее: «И вам бы, брату нашему, на нас досады и нелюбья не держать за то, что казаки посланника вашего убили и Азов взяли. Они это сделали без нашего повеленья, самовольством. И мы за таких воров никак не стоим и ссоры за них никакой не хотим, хотя их, воров, всех в один час велите побить».

— Турки и в самом деле могут побить казаков и взять крепость обратно, если мы не пошлем в Азов пороху и свинца. Наши дозорщики сообщают из ихнего стольного града, что султан замышляет собрать войско в триста тысяч.

— Сколько казаков засело в крепости, дьяк?

— Всего пять тыщ, государь.

— Пять тыщ? Как же они будут воевать с такой тьмой?

— Воевать казаки могутны.

— Но они не продержатся и недели.

— По моим соображениям, государь, казаки будут драться недели три. Но все погибнут. Однако могут и выстоять.

— Какой нам толк от ихней гибели?

— Войско турецкое потеряет в сорок раз больше. И разорение казне султана неописуемое произойдет. Азовская болячка отнимет у них три-четыре года. А мы на ляхов и шведов силы обратим. Потребно поддержать казачишек в Азове.

— А для чего ты есть у меня, дьяк? Отправь лыцарям пороху, свинцу, хлеба.

— Я уже отправил, государь, сто пудов пороха и сто пятьдесят пудов свинца.

— Однако, Федор, будь осторожным. Султан не должен знать о нашей помощи казакам.

— Не беспокойтесь, государь. Обозы ведет не царская стража, а купцы и охотники, разный сброд.

— Кто атаманит у них, дьяк?

— Охрим. Тот самый, который ограбил Шереметьева и Голицына.

— Ты доверил этому разбойнику обоз?

— Пых из толмача давно вышел, государь. После поражения в Запорожье Трясилы, он гнил в темнице у ляхов. Как мужа премного ученого его отпустили, помиловали. На Яик старику дороги нет. За покус на Меркульева там его ждет смерть. В Москве для Охрима токмо дыба и лобное место. Одна ему дорога — в Азов, к дружку — Федору Порошину.