Альфа Центавра (СИ)

— Ца-ри-и-и-ц-ц-ы-н-н! Она догнала его на кухне. Фрай прыгнул на плиту, когда повар как раз доставал из плиты большой противень с жареной треской в соусе из яйца, молока и помидор. И чудесным образом этот горячий, как сама духовка поддон поднялся в воздух от легкого, но решительного щелчка Изольды, но еще более замечательным было то, что он полетел вслед за Фраем, и обогнал его. Еще более парадоксальным было:

— Поднос остановился как раз перед Фраем, собиравшимся спрыгнуть с плиты с другой стороны. И наконец, самое страшное:

— Он завис перед ним, как Летучий Голландец. Как мираж в пустыне перед путником, жаждущим только:

— Фраеризма, — что означает:

— Тока Свабоды хачу, а. Но разумеется этот парень говорил не с грузинским, а с французским, точнее швейцарским акцентом, а еще точнее:

— Дойч-ч. — Немец?

— Может быть и немец.

— Но, увы, — как сказала Изольда, — не Герберт А-Ври! И Фрай странным образом понял, что не умеет врать. Вот хотел соврать, хотел убежать от опасности, от этой ведьмы Изольды — истребительницы молодых и красивых:

— Белых Офисероф, — работающих, между прочим, на контрразведку Полосатых. Почему?

— Потому что именно такие и нужны, чтобы проворачивать операции:

— По-Македонски! — Кажется, что он там, а он-то — прощеньица просим — здеся. Но прежде чем всё понять Фрай все-таки встретился с горячим тресковым подносом лицом к лицу. Обжегся? Нет. И знаете почему? Вот именно в этом последний моментум парень успел вспомнить, что удар тем сильнее, чем он короче. Одно мгновенное касание — и поднос перешел в наклонную плоскость своего движения. Не в лоб, а ниже.

Жаль, не настолько ниже, чтобы полностью выйти с сухими волосами из воды. Но и мокрых не вышло, ибо.

— Ибо, о, ужас! — воскликнула Изольда, — Их не было. Да, как будто не было и не просто не было, а не было никогда. Ни в прошлом, ни в будущем.

— Вот ты какой! — радостно воскликнул Изольда.

— Нет, нет, — защебетал Фрай, когда подбежал к висевшему у входа в всегда открытый кабинет зав производством зеркальцу и увидел не свое, а изуродованное ветром судьбы лицо, на котором волосы с головы были перемещены ниже. Нет, не настолько, как можно подумать в первого взгляда, а на бороду.

— Хорошо, я не буду вас убивать, сэр, — сказала Изольда, — ибо вижу:

— Вы изменились к худшему. — А так как вы и так были хуже некуда — значит, наконец, как Цезарь, а точнее сам Александр Македонскафф:

— Перешли из Небытия в Жизнь Вечную.

— Нет, нет, нет, — затараторил Фрай, и покачал пальцем, что означало:

— Необходимо закончить эту разборку до конца.

— ОК, — промолвила Изо, — и даже не сразу, а одновременно с этими словами провела Дэмет — неожиданный удар по пяткам противника. И, как и ожидалось, Фрай только проговорил опершись локтем о перемычку разделочного стола:

— Однако.

— Не знал, что вы владеете приемами не только борьбы, но и бокса.

Что ж, продолжим по-македонски. — И провел даме Правый Хук и Джеб.

Она ожидала перехода на Мельницу, но Фрай продолжил не борьбой, а боксом:

— На-те Кросс. — И она упала прямо под ноги мяснику, тащившему поднос еще больший, чем был у поварихи на горячих с рыбой — этот с:

— Бифштексами натуральными. — Они сами так и сели на плиту. Как в песне:

— Только прилетели — сразу сели, так что даже сковороды для жарки этим бифов основным способом не были поставлены на плиту.

Глава 46

Из кабинета вышла сама зав производством. Хотя многие считали, что ее там нет. Как изголодавшаяся самка она осмотрела ристалище. И приказала второму, старшему мяснику, вышедшему из своего отдельного пространства в заплиткованной стене:

— Положить: одного в ту духовку, где недавно пыталась жариться рыба — другого прямо на гриль.

— Не умэстится, — молча ответил мясник, так как практически никогда ничего не говорил, а так только:

— Сто, стописят и: всегда буду еще. — Спились, сволочи. Фрай, понимая, что Изольда, как гремучая змея запрограммирована на его убийство, решил притворится мертвым.

— Его — в холодильник, — рявкнула, впрочем, негромко Зав.

— В холодильник? — переспросил мясник — а это был вернувшийся инкогнито с поля боя Котовский, ибо постеснялся просто умереть или лечь в госпиталь для дальнейшего прохождения в нем, точнее не прохождения, а продолжения жизни.

— Не в самый маленький, а в самый большой.

— Там колбаса — может испортиться.

— Ну, я тебе и сказала: сделай из него колбасу — и в холодильник. Мясник положил Фрая на пенек, попросил младшего:

— Забыл топор — принеси, а? И принес, но Зав сказала, что:

— Это была шутка — не надо. Проверяла: не притворяется ли.

Фрая унесли и Ка-а, да-а — это была Камергерша в роли зав производством, так как поняла на поле боя, что без Врангеля:

— Мы проиграем не только сражение, но и битву. — И решила найти его в городе, куда за пять золотых — золотую пятерку царской чеканки Лева Задов пропускал всех. Впрочем, в этом не было ничего нового. Кто был вторым мясником пока не знаю. Девушка опять вернулась в зал — а уже темнело — села за стойку, и ответила бармену Дэну на непоставленный вопрос:

— Слаб оказался и душой и телом.

— Налью?

— Можешь. Но у меня, кажется, нет денег.

— Заработаешь — отдашь.

— Да како заработаешь, разве здесь кино снимают? Так — балаган на колесах.

— Я сам тебя с ниму.

— С ниму это значит надо отсосать, что ли, под лесницей?

— Без — что ли.

— Можно и в каптерке. Да нет, я действительно тебя сниму в кино, которое ты сама придумала под названием:

— Сорок Первый. И после каптерки рассказал все по-честному:

— Иди на вышку, встретишь Их Первой.

— Не первой вы сказали, а сорок первой.

— Там до тебя был только Василий Иванович.

— Я хочу быть только сорок первой, и знаешь почему: так в моей карме написано. Не работать же мне здесь на самом деле проституткой.

— Нет, конечно.

Не завершено, почему она Сорок Первый?

Дэн написал в местную радикально-инопланетную газету под одноименным названием Альфа Центавра, что Фрай разоблачен, как шпион — или по-ихнему:

— Разведчик с Сириуса, — и посажен в холодильник пока что на неопределенный срок. Многие завидовали, ибо жара была под сорок.

— Меня нельзя записать шпионкой куда-нибудь? — спросила Изольда-Нина на следующий день.

— Невозможно, к сожалению.

— Почему? — она приняла бокал белого сухого вина, которое Дэни обычно подавал тем, кому неудобно отказать, но в тоже время:

— Уже надоело, в конце концов.

— Скотина неблагодарная, — пока не сказала, а только подумала Изольда. — Трахнут много раз, а потом: — Иди, сиди на окошке, как не проститутка даже, а хуже, хотя вроде: куда уж хуже? А есть куда. Просто-напросто предлагают убить кого-нибудь.

— А если я не умею стрелять?

— Два, — Дэн показал два пальца в виде древнего знака победа. — Первое, ты уложила Фрая, а у него на самом деле пояс, хотя и подаренный Розой Люксембург и Кларой Цеткин ему на Швейцарском курорте.

— Это насмешка дарить один Красный Пояс вдвоем?

— Нет, наоборот: большой смысл. Один проиграет — другой еще останется.

— А! теперь понятно, он и есть Сорок Первый.

— Только наполовину, ибо да, ваша победа развеяла миф о его швейцарско-немецкой непобедимости, но.

— Но?

— Только наполовину.

— Ви хотель сказать, чито я должен сиделать по нём ишшо адын выстрел? За дополнительные пятьдесят процентов того гонорара, который я еще вообще не получала. И знаешь почему? Если бы я его получала, то не пила бы это кислое ссанье, а потихоньку пробовала Хеннесси с Маскарпоне. Нет, лучше с Тирамису.

— Вот завалишь Сорок Первого — получишь всё сразу и в инкупюрах.

— Нет, нет, я больше никому не верю — только золотым пятерками царской чеканки, как любит Лёва.