Альфа Центавра (СИ)

Амер-Нази вызвал Леву Задова и приказал:

— Пока никого не арестовывать, ибо пусть.

— Да, сэр, пусть. Сами сдохнут, — ответил Лева. Тем не менее, Амер повел войска на штурм Царицына. И не просто пошел, а:

— В психическую. — Как любил Василий Иванович:

— Та-тата-та-та-та, та-тата-та-та-та, та-тата-та-та-та! — На ремне через плечо у каждого маузер, в руках Льюис. И действительно, в первой шеренге так и было:

— Лью у каждого.

— Откуда?

— Прислали.

— С Альфы Центавра?

— Не обязательно, как танки из Англии и Америки.

— Немцы нам ничего не дают?

— Маузеры, кажется, они прислали.

— Эшелон?

— Куда там эшелон, больше, и намного, чтобы все. Могли застрелиться. Однако Амер-Нази так и собиравшийся сделать — не сделал. Почему?

Понял, они там — Лева Задов ориентировочно показал на Альфу Центавра, надеясь попасть на авось, ибо где-то она всё равно должна быть — не всё продумали:

— Уполномоченный Представитель не прибыл.

— Не веришь, я его сам чувствовал на расстоянии. Кстати:

— Выпить хочешь?

— Спасибо, буду.

— Хорошо, тогда в другой раз. Так можно, конечно, говорить, но не с Левой Задовым. Другой бы возразил, но Лева не любил усложнять, и просто налил себе сам, да сразу две рюмки — большие.

— Между прочим, это Хеннесси, я специально припас на случай встречи моего друга с Зоны.

— Я вам еще не сказал?

— Сказал, наверное, если мы за это выпили почти полбутылки дорогущего коньяка. Но что — не знаю. Повтори, пожалуйста.

— На них напали.

— Кто?!

Да, друзья мои, спокойно никому не живется, на Санчо Панса и его Дон Кихота напали лихие люди. Хотя такая информация не удовлетворила Амера абсолютно.

— Почему? — спросил Лева.

— Потому что они сами кого хочешь.

— Что? Зарэжут?

— И не только. А столкнулись на этом пустынном до утра поле Дроздовский на Эспи, и Василий Иванович на Фрю. Василий пришел в тюрьму, где прозябал Фрай и предложил:

— Бежать вместе. Фрай с колбасой в одной руке — в другой ничего не было за отсутствием того, чтобы для этого было нужно — хлеба — встретил парня с тенью подозрения, ибо отчетливо понимал:

— Хочет увести из Царицына, — но видимо придется.

Дроздовский и Эспи долго путешествовали по соседним деревням, в ожидании подходящего момента, чтобы ударить в тыл наступающей армии, пока не поняли:

— По всем деревням не просто так делают облавы и сиськи-миськи расстреливают их народонаселение, а ищут их. Так вот именно:

— Наугад. Ребята узнали, что их ждут в армии Белых, как спасителей, так как. Так как:

— Там больше никого не осталось.

— Я не могу поверить в такую счастливую случайность, — сказал Дроздовский.

— Я верю, — сказал Эспи. — И вопрос только в том:

— Веришь ли ты мне?

— Я не могу верить лошади.

— У меня человеческое лицо.

— Хорошо сказано. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что это неправда.

— Это потому, что по-вашему на Земле нет вообще человеческих лиц?

— Хорошо, будешь моим телохранителем, — сказал Дроздовский.

— Я хочу быть лошадью, — сказал Эспи.

— И лошадью по совместительству.

— В каком смысле?

— Будешь заседать в контрразведке.

— Так мы идем к Белым.

— У них тоже есть контрразведка.

— Да? Не знал. Они были счастливы, как Гвиневера и Ланселот, встретившись случайно в лесу, но понимая, что:

— Всё равно будут вместе. — Несмотря на серьезные притязания Короля Артура, и других его доблестных воинов, и слуг. Гвиневера уже тогда понимала, что не надо:

— Давать всем, хотя и очень хочется, а наоборот, сдерживаться, и найти такого, который заменит всех. Когда люди могут быть счастливы вместе? Только понимая, что:

— Скоро расстанутся навсегда. И чуть ли не в чистом поле — в небольшом лесу, разделяющем два больших поля — увидели такую же, как они сами картину. И это был, соблазненный Изольдой мистер Фрай. И она сама, правда, не собственной персоной.

— Уступите дорогу! — крикнул Дроздовский.

— Нет, — ответил Василий Иванович, — а это был он, если кто не забыл, ибо поменялся ролями с Сонькой, когда уходил в Царицын. Как же тогда с сексом было? Если не спросит, то подумает, может быть кто-то. Так естественно, ибо:

— Не только сексом обоюдным жив человек. — Даже если и шли за солдатами маркитантки с любым набором проституток, но солдат было все равно на-а-много больше, и даже более того:

— Всем не дашь, — а ведь как-то обходились. Или посмотрите в театре:

— Некоторым даже не разрешают не только на сцене, но и после снимать маску лисы или петуха со своей буйной головы. Потому что сдержаться тогда уж не будет силы. — А так все нормально:

— Не лошадь и не бык, не баба — не мужик. — Но в драку все равно лезет. Хотели и здесь применить то Самбо, то Бокс, то, как все:

— Кольты и Маузеры, — но было принято решение:

— Биться на огромных деревянных копьях, как Тристан и Изольда. — Ибо так-то трахал ее совсем другой.

Толпа свинарок и их пастухов очень восхищалась, ибо, как сказала одна миловидная пастушка:

— Цирк, — да и только. Потому что все думали:

— Да, дерутся, но не по-настоящему же ж. И были правы, два раза упал с лошади Дроздовский, и два Василий Иванович. Василий злился. Но упал не поэтому, а потому, что понимал:

— Никак не может вышибить из души своей светлой, Сорок Первую, кончившую тем, что сидела на окошке винного магазина, как предлагающая себя всем:

— Кому не лень, — лишь бы налили красненького. Сначала, правда, она думала, что это хорошее место:

— Найти Своего режиссера — как Некоторые почтальонши — и стать наконец Членом Правительства, или хотя бы где-то близко к этому:

— Большим Ученым. — Это-то, правда было запрещено абсолютно по определению, ибо большой ученый может быть:

— Только адын.

Несмотря на всю эту лирику Василий никак не мог избавиться от:

— Хорошо устроившейся в его душе прелестной дамы, обладающей снайперскими способностями.

— Нет, я Чапаев! — орал комдив благим матом, в третий раз пытаясь залезть на своего киннера Эспи, которого в горячах назвал просто:

— Савраска, — а ты кто? Ни-и-кто не знает. Вор в Законе? Так у нас их много, а я:

— Один-н!

— И я — Адын! — рявкнул в ответ Эспи. Почему Василий Иванович все-таки дрался с Эспи, который бил киннером, а не с Фраем? А вот также и Василий ничего не понял, как это случилось. Ибо ясно, что Фрай попросил его:

— В третий раз сражайся сам, чтобы заслужить мою преданность. — И непонятно было, кто кому будет предан после победы над Инопланетянами. Он Фраю, или Фрай ему. Так-то было очевидно второе, но похоже Фрай намекал на свою победу. Ну да хрен с ним, а вот почему Эсти, или Эспи — кто как произносил, казалось многим это инопланетное слово — остался, хотя было видно, как и Фрай:

— Киннер, — ум есть, но рожа все равно, как говорили некоторые:

— Генеральская. Но Василий, как и многие, предпочитал Пушкина:

— Почему не сказать просто — Лошадь. — Без знака вопроса, что означало:

— Сначала, как Все, и только потом:

— Лошадь.

Глава 48

Василий подумал, что, возможно, и сам он вовсе не Пертская Красавица, а тоже Киннер? Хорошо ли это? Да, если считать, что эту битву ведут не только Мы и Ино, но и Киннеры, ибо можно получить не только черное и белое, или красное и белое, как говорится:

— Пятьдесят на пятьдесят, — но и шестьдесят за. Даже Шестьдесят Шесть. И Шестерка в рукаве. Василий так и спросил:

— У нас здесь есть кто-нибудь из цирка? Василий был уверен, что кто-нибудь да выйдет, не может быть, чтобы не нашелся хоть один, у кого не чешется — или наоборот. И вышел, но не молодая и красивая телка, а бородатый мужик устрашающего вида.

— Кто его только выпустил из Царицына, ибо таких рож в простом народонаселении не бывает, а только: