Альфа Центавра (СИ)

— Вильям Фрай. Некоторые даже говорили, что это он:

— Сам себя запер в холодильник с колбасой и сыром, и другой высоко дефицитной гастрономией, чтобы явиться неожиданно повсюду, как Клара Цеткин и Роза Люксембург:

— Вместе Взятые.

— Адъютант проводите командующего на стену крепости.

— Я не адъютант, а командующий охраны Зоны.

— Имя? — рявкнул уже начавший обретать надежду Вра.

— Беня Крик!

— Я такого роста не помню.

— Мишка Япончик.

— Ты откуда взялся, предатель? — спросила и удивилась одновременно Камергерша.

— Я просто-напросто обменялся местами в Левой Задовым, по— семейному. Мне нравится, а ему уже надоело здесь крыс ловить.

— Каких крыс, что ты плетешь, мерзавец! — рявкнула Камер, и лапнула маузер в новой желтой немецкой кобуре, но:

— Иво не было. — Почему?

— Так она откуда явилась — не запылилась?

— Вот и видно, — констатировала Елена, что ты, может и командирша, но не местная. Хоть бы Кольт Сорок Пятого Калибра взяла с собой, а так тебе нечем будет ответить даже на дуэли.

— Тихо, тихо, — сказал Вра, — никаких дуэлей, запрещено еще моим указом до полной победы. Борьба, бокс — это да, можете, да и то не сейчас.

Глава 47

Командование армией принял Дыбенко. Но:

— Исполнительным Директором был Амер-Нази, им он себя и назвал, хотя многие знали только два слова в этом смысле:

— Комдив и Зампотылу.

— Это их объединяет, — пояснил новый-старый помощник Амера по неотложным вопросам Лева Задов. Махно тоже был здесь, и поздним вечером был встречен на берегу Сонькой, переодетой, впрочем — как они договорились — в галифе, френч и маузер вместе с биноклем Василия Ивановича. Так-то бы Махно все равно узнал эту Нику, свою первую жену, но кубанка на ее голове смутила. Смутила его разум, и он только сказал:

— Это ты?

— Смотря кого ты имеешь в виду.

— Даже не глядя могу сказать: ты шпионка. Хочешь я тебя сдам новому командующему Дыбенке? Он раздумывать не будет, сразу в расход.

— Ты не добавил:

— И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что он практически находится в коме, а командует этой лавочкой Амер.

— Ты хочешь спросить, почему я не встал рядом с телом почти покойного Дыбенко? Отвечу: все равно рано или поздно припрется Коллонтай и он выберет ее, и как умирающий Людовик Тринадцатый опять воскреснет к жизни вечной. Увидишь, он еще поведет нас в атаку на Царицын.

— Попались! — кто-то чуть ли в самом воздухе, но невидимый рявкнул так и хлопнул в ладоши. И знаете почему?

— Зуб болит, свистеть не могу. Махно ахнул, а Сонька сдержала своё удивление и только сказала:

— Явилась — не запылилась. Это была Коллонтай. А то все думали, где она? Вот вышла на невидимый и неслышимый призыв любимого, и скорее всего, именно потому, что он был уже ни на что больше не способен, как только:

— Отдавать ей приказы, которые она хочет услышать.

И втроем они пришли в штаб армии, где в это время был небольшой банкет по случаю решающего наступления на Царицын. Выступал сам Амер-Нази:

— Никто не видел осла? Многие ничего не поняли, но вошедшая, как оракул с Альфы Центавра неузнанная Кали прорявкала:

— Они ищут соперников, чтобы их уничтожить до — или во время — наступления.

— Кто это? — спросил Ленька Пантелеев, сидевший в обнимку не только с Никой Ович, но и с Аги. Которые, как и Сонька в своем время были женами Махно. Он и Сонька Золотая Ручка пока что прятались за широкой спиной Коллонтай, как ее личные телохранители.

— Э Нью Моисей, — засмеялся Лева Задов, но не очень сильно, так как капитал свой, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс таскал всегда с собой, на найдя даже в уме своем места:

— Где бы его так спрятать, чтобы даже сам не смог найти, если станут пытать:

— Ихгде он?

— Хорошо, — воскликнул Амер-Нази, — если вы Моисей предскажите нам что-нибудь, как царю Египетскому.

— Во-первых, ты сам сказал: ты и есть царь Египетский.

— Во-вторых?

— Во-вторых, здесь нет ни одного Настаящего Белого Офицера с Альфы Центавра. Амер-Нази хотел интуитивно прекратить это разоблачение, и захлопал в ладоши, как сивый мерин, ибо они у него было такие большие, как будто раньше этот Нази выступал клоуном в цирке. Но народ был любопытен, и кто-то из задних рядов провякал:

— Назовите, пожалуйста, имя, — и сел.

— Сел? — зло спросил Амер.

— Ась? — не расслышал тот с последнего ряда. Председатель погрозил ему пальцем и хотел сказать, что после победы:

— Сядешь по-настоящему, — он подумал: скорее всего, бессмысленно ему угрожать: засланный казачок. — Как паршиво работает контрразведка, Лева, ты где?

— Впереди, на белом коне, — ответил Лева, как будто был не прирожденным шпионом и контрразведчиком, а сами Василием Ивановичем Чапаевым. — Я задал ему вопрос, который он сможет переварить.

— Посмотрим — если нет, пойдешь в обоз.

— Зампотылу?

— Маркитанткой.

— Распи выехал уже на Эспи, и движется сюда. У Амера защемило сердце, но он не подал виду, а только схватился рукой за сердце, сел, и налил себе виски.

— Эни-боди! Налейте ему немного воды в виски, чтобы дожил до расстрела, — рявкнула Коллонтай.

— Кто это, милый? — спросила Аги, освободившаяся, из заграбастых лап Леньки Пантелеева, я теперь решила обрести надежду на привязанность к себе бывшего Главного Судьи Соревнований, которая при опасных обстоятельствах переходит в искреннюю любовь. И добавила:

— Ты вместе с ним сидел? Амер было дернулся, как подстреленный, но еще норовистый конь, но понял:

— Она всё помнит. — Не надо было болтать по ночам, но с другой стороны:

— Где еще можно поговорить спокойно, от души, как после этого дела, ибо в тюрьме только два дела:

— Думать о побеге, да слушать более говорливых пропагандистов и агитаторов. — Их имена и вспоминать тошно, а тем более, какой это удар узнать о приближение двоих из них на своем торжественном банкете, посвященном посвящению в:

— Главно-командую-щи-е-е.

— Пусть скажет, кто она, — вякнул опять сиделец с последнего ряда.

— Предъявите ваши пароли и пароли-пе, — сказал Амер-Нази в надежде, что не знает этих троих. Хотя како не знаю, Махно, может и да, но Соньку точно:

— Кажется узнал. — И более того, видел: ошивается здесь уже два дня. Почему Лева не арестовал ее сразу — непонятно. А с другой стороны:

— Чего здесь непонятно? — ибо видно, он ходит, как затраханный выше некуда. Да и без как очевидно. Контрразведчик, а чтобы трахнуться по-настоящему все равно очень хочется, ибо:

— А многие ли нас любят? — Нет. Сонька была способна заставить даже мертвого застонать от наслаждения. И даже сам хотел поставить стражу к Дыбенке, чтобы не вытянула его опять сюды-твою, командовать наступательной операцией, за которую потом при счастливой-то жизни — авось — скверы будут украшать памятниками.

— Я могу сказать, кто я, но боюсь никто не поверит. Поэтому предлагаю:

— Если меня не узнает почти не приходящий в сознание Паша Дыбенко, пойду простым командиром Заградотряда. Могла бы и впереди, на белом коне с яблоками, но не люблю, когда меня подгоняют, как скотину.

И толпа двинулась с бокалами и рюмками в одной руке, и бараньими ребрами во всех остальных к большой — коек на шесть-восемь палатке. Дыбенка лежал у костра недалеко от своего шатра, и дышал, как он думал:

— Запахом победы. — Ибо дым хорошо пахнет. При приближении процессии он чуть-чуть повернул голову, а потом и приподнялся, как все надеялись:

— Для последнего прощания, — ибо большее было бы страшновато. Но это только казалось, что страшновато, а когда паря — как назвал его мужик с последнего ряда — совсем встал перед Коллонтай:

— Как лист перед травой, — в ужасе побежала назад, а некоторые так просто рассыпались в кусты, кто куда, как сказал Лева Задов, — а я в сберкассу. В том смысле, что:

— Время прятать клад — пришло.