Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

   — Ведь я уже обрезан! — так объяснил я свою покорность.

Махмуд Гаван оставил меня в числе самых ближних своих приближённых. Он доверял мне, и я не обманывал его доверия. Но в душе моей не угасала жажда мести! Я выжидал, словно пардус в засаде ночной охоты. Я ждал удобного случая для осуществления моей мести. И судьба оказалась благосклонна ко мне. Случай представился мне скорее, нежели я мог предполагать. В Бидар явился в сопровождении огромной свиты сын правителя Рас-Таннура. Разве я мог забыть, что меня сделали рабом его подданные! Уже разносилась молва о храбром махарадже Мубараке, и я принял твёрдое решение бежать к нему. Но я хотел перейти к нему не просто так, а с большою пользой для него. Уже все говорили о походе на Виджаянагар. Я знал, что Махмуд Гаван возьмёт меня с собой, но я ещё и нарочно упрашивал его взять меня в поход, уверял его, что мне хочется более всего на свете показать ему, моему покровителю, под рукою-покровом коего я обретаюсь, свою воинскую доблесть.

Войска выступили в поход. Сейчас они движутся на Белгаон, и у них нет иного пути, кроме как через ущелье. Впереди пойдут воины царевича из Рас-Таннура. Я изострил стрелы моей смекалки и распахнул настежь ворота моего слуха. И вот что мне удалось узнать, подслушать! Микаил, царевич Рас-Таннура, умён; он задумал перехитрить всех вас. Но я не могу, благородный командир, поведать тебе тайну его замысла здесь, при всех. Даже среди самых верных людей могут оказаться предатели. Если ты веришь мне, прикажи отнести меня в свою палатку, там я всё скажу тебе с глазу на глаз...

Командир отрядов Мубарака задумался. Затем приказал своим людям раскрыть набедренную повязку пришельца. Но когда они это сделали, командир убедился, что пришелец действительно обрезан, как положено по закону Мухаммада. Тогда командир принял на себя вид забывчивости и отдал новый приказ своим людям, повелев им поднять на пришельце рубаху, чтобы сделалась видна грудь. Приказание было тотчас исполнено. Тогда командир принял на себя вид гнева и воскликнул:

   — Подлый изменник! Ты посмел обмануть меня? Разве не ты говорил мне о своём отце, ударившем тебя кинжалом в грудь? И что же теперь оказалось перед моими глазами?! На твоей груди нет даже самого малого следа раны...

Но мнимый Маниклал в ответ на эти гневные слова даже и бровью не повёл, не смутился; только сказал спокойно:

   — Господин! Я говорил тебе не только о моём ранении, но и о моём излечении. Лекари Махмуда Гавана излечили меня настолько хорошо, что даже и малого следа раны на моей груди не осталось.

Разумеется, командир помнил говорённое пришельцем и желал только проверить, не смутится ли тот. Увидев поведение пришельца и услышав его спокойную речь, командир тотчас сменил мнимый гнев на истинную милость.

   — Можешь полагать, — сказал командир отрядов Мубарака, — что я уже поверил тебе. Но всё же я хочу задать тебе ещё несколько вопросов.

И он принялся расспрашивать мнимого Маниклала о городе Гоа, о кораблях, о морях и плаваниях купцов. Но Микаилу, уже давнему путешественнику, скитавшемуся и по морям, и по берегам, не были страшны подобные вопросы. Микаил отвечал подробно и вконец расположил к себе командира Мубараковых отрядов.

   — А что ты можешь сказать мне о жизни и привычках султана и Махмуда Гавана? — спросил командир.

И разумеется, Микаил рассказал столь многое, что любые сомнения должны были рассеяться, как дым костра, поднявшийся к небу и тающий среди облаков. Но командир всё ещё не был уверен полностью. И потому спросил о числе коней, слонов, верблюдов и людей в войсках султана и царевича Рас-Таннура.

Но Микаил не растерялся и теперь.

   — Наклони своё ухо к моему рту, господин, — попросил он. — Я осмелюсь повторить свои слова о том, что даже среди самых верных людей возможно встретить предателей. Потому свои ответы на твои вопросы я прошепчу на ухо тебе, чтобы никто другой не мог расслышать...

Тогда командир приблизил ухо ко рту мнимого Маниклала, и тот прошептал разные числа, сходные, в сущности, с числами истинными.

   — Я поверил тебе! — сказал командир отрядов Мубарака, распрямляясь. И велел своим людям освободить руки и ноги мнимого перебежчика.

Микаил спокойно сел на земле и растирал щиколотки и запястья. Затем он поднялся и последовал за командиром в палатку. Никакого замысла, как действовать, Микаил покамест не имел. Он полагался лишь на своё чутьё обострённое и на свою смекалку. В палатке он прикинулся совершенно усталым, пошатнулся, будто едва держался на ногах, и попросил дать ему воды:

   — Чашку воды и половину лепёшки, господин! И я буду готов рассказать всё, что мне ведомо.

В палатке нашлись и вода, и лепёшки, и кхичри. Микаил ел, пил, и, сторожко взглядывая поверх чашки, схватывал зоркими глазами каждую мелочь убранства палатки. Вдруг он увидел один предмет, любопытный его взору, и немедленно понял, как будет действовать. Ноги и руки Микаила теперь были свободны. Он отёр губы рукавом рубахи и тихо спросил командира:

   — Оставил ли ты, господин, дозорных у входа в палатку? Я намеревался доверить тебе очень важную тайну, которая может решить исход войны. Потому лучше нам сейчас оставаться совсем одним...

И командир подошёл к входу в палатку, выглянул и приказал своим дозорным уйти как возможно подальше. Затем возвратился и сел подле мнимого Маниклала.

   — Видишь ли, господин, — начал Микаил, — видишь ли, царевич Рас-Таннура задумал...

И, не договорив, он, как барс, рванулся на командира отрядов Мубараковых и схватил его за горло так цепко и сильно, что у того занялось дыхание и ослабли руки и всё тело. А Микаил сжимал его шею жёсткими, словно из железа, пальцами и, глядя прямо ему в лицо, видел, как это лицо опухает болезненной краснотой, багровеет, затем чернеет, глаза наливаются кровью и вываливаются из орбит. Микаил держал горло этого человека столь крепко, что лишь едва слышный хрип вырывался изо рта. Наконец, очень скоро, всё было завершено. У ног поднявшегося Микаила простёрся труп задушенного.

Тогда Микаил поспешно разделся и снял с убитого им человека одежду. Они не так много разнились сложением своих тел. Микаил также разделся и быстро надел свою одежду на мертвеца. Затем оделся в его одежду. Оружие Микаила осталось на земле, там, где Микаила связали. Но теперь он вооружился оружием убитого. Теперь настал черёд того самого предмета, благодаря виду коего Микаил и решился на столь рискованное убийство. Предмет этот был шлем, сделанный так, что всё лицо было закрыто и видны оставались одни лишь глаза. Микаил надел этот шлем; после связал убитого по рукам и ногам и уложил на ковре так, будто бы тот спит; уложил его спиною к входу в палатку.

Мгновение Микаил постоял, собираясь с силами. Но вот он решительно откидывает полог и выходит наружу. Он знал, что теперь должен изменить звучание своего голоса; но также он знал, что люди не очень внимательны друг к другу. Голос командира был обыкновенный мужской голос, басовитый и грубоватый, в отличие от голоса Микаила, звонкого и лёгкого. И Микаил подошёл к дозорным, которые по приказу командира стояли на довольном расстоянии от палатки, и смело обратился к ним, изменив свой голос:

   — Этот человек, — сказал Микаил, — доверил мне очень важные замыслы наших противников. Я связал его по рукам и ногам. А вы встаньте у входа в палатку и караульте. Никого не подпускайте к палатке. А если вы сами посмеете туда войти, то будете наказаны жестоко, как наказывают предателей!..

И Микаил, не оглядываясь и быстрыми шагами, подошёл к ближним подчинённым командира. Снова положившись на своё чутьё, он верно угадал помощников командира. И, приблизившись к ним, он вновь заговорил изменённым голосом:

   — Я узнал все замыслы противника, — сказал он. И быстро раскрыл эти замыслы в своих словах. Выходило, что воины царевича Рас-Таннура не войдут в ущелье, а пойдут трудной дорогой по горам. И самое любопытное было то, что Микаил не солгал; то есть возможно было говорить, что он почти не солгал. И он приказал помощникам командира повести воинов с утра в горы. Затем он сказал, что сейчас отправится на разведку.