Зелимхан

время и еще больше пережила, но юношеская любовь к

Солтамураду никогда не остывала в ней. Она прочно

хранила это чувство в своем сердце как глубокую и

нежную тайну, никогда ни с кем не делясь своими

переживаниями. Совсем недолгой оказалась ее жизнь с

Солтамурадом, но у нее остался сын, и ему

отдавала молодая женщина всю свою нерастраченную

нежность.

Между тем Зелимхан подошел к сыну и затеял с ним

игру в прятки. Счастливый вниманием отца, Муги играл

с азартом. Он стоял с закрытыми глазами, ожидая,

пока отец спрячется.

— Дада, ты уже спрятался? — кричал он,

приоткрывая глаза.

А Зелимхан, перебегая с места на место, пел,

подражая удоду: «Хут-хут, хут-хут», и снова прятался.

Эта детская радость доставляла такие светлые

минуты абреку, каких уже давно он не испытывал. Он

забыл обо всем на свете и даже не заметил появившегося

на поляне Зоку.

— Вот кого, оказывается, ты готовишь в свой

отряд, — весело окликнул его старик, сбрасывая с плеч

тяжелую ношу.

— А-а, да будет с миром твой приход, Зока. Прости,

я вспомнил свое детство...

— Это ничего, — отозвался Зока, — но объясни,

зачем ты просил принести ружья? Для них, что ли? — он

указал на детей.

' — Нет. Имеются у меня другие помощники,

которых надо научить защищаться, — улыбнулся абрек, —

а этим еще рано доверять оружие.

— Кто они такие, твои помощники? — Зока

поглядел вокруг.

— Бици! Зезаг! — позвал Зелимхан женщин,

хлопотавших у костра- — Идите сюда обе!

Подошедшие женщины почтительно приветствовали

старого пастуха, справились о здоровье его и его

близких. Затем Зелимхан торжественно вручил берданку

своего отца Бици, а ружье Солтамурада — Зезаг.

— Возьмите, — сказал грозный харачоевец. — Не

годится, когда жены абреков умеют только доить

коров да месить чурек. Пора вам научиться метко

стрелять, ловко защищаться кинжалом, хорошо ездить

верхом.

Взяв ружье, Зезаг скромно отошла в сторону, а

Бици с веселой улыбкой спросила:

— Ты нас сейчас будешь учить стрелять из них?

— Это потом, а пока дайте нам поесть, — махнул

рукой Зелимхан.

Они уселись под старой грушей у самого берега

реки. Несмотря на жаркий день, старик был в стеганом

байковом бешмете, надетом поверх ситцевой рубашки.

Он положил свою черную мохнатую папаху на колено,

устраиваясь поудобнее на теплой земле.

— Вчера хотел было со всем своим табором заехать

к тебе, — сказал Зелимхан, кивком головы показав на

женщин и детей, собравшихся у костра.

— Ну и что? Почему же не заехал?

— Да так, не хотел тревожить тебя. Я и без того

уже миого виноват перед твоим домом...

— Зачем так говоришь? — перебил его старик с

явной обидой в голосе. — Я ведь не для того дружу с

тобой, чтобы отвернуться в черный день.

— Баркалла, Зока, я это знаю. Но вот все время

казню себя за хлопоты, которые причиняю людям.

— Какие же это хлопоты, Зелимхан? Валлайги .

__________________________________________________

1 Валлайги (чеч.) — клянусь.

мой дом — всегда твой дом. Так ведь мы с тобой

договорились?

— Так, конечно, но...

— И никаких «но», — снова перебил его старик, —

будешь со мной об этом говорить — обижусь. Понял?

— Понял, — ответил Зелимхан, принимая из рук

Зезаг глиняную чашку, наполненную жирным мясом.

— Вот так, — сказал старик после небольшой

паузы. — А что не приехал ко мне вчера, так, пожалуй,

это к лучшему. Вчера у меня был довольно странный

гость. Твой знакомый.

— Кто же это? — спросил абрек, ставя блюдо с

мясом перед стариком.

— Да тот самый Одноглазый, о котором ты мне

рассказывал.

— Да что ты говоришь?! Одноглазый навещал тебя?

-Да.

— И что же ему понадобилось?

— Рассказывал, будто его назначили писарем в

соседний аул, а он отказался и, возвращаясь в Ведено,

заглянул по пути ко мне.

— Обо мне, разумеется, спрашивал?

— А как же. Очень хвалил тебя, говорил даже, что

ты ему родственник, — чуть заметно усмехнувшись,

сказал старик. — Упрекал нас, мол, плохо поддерживаем

тебя.

— Понимаю, — сказал Зелимхан, немного

подумав. — Никакой, конечно, он мне не родственник, но

дело не в том. Видно, Веденское начальство пронюхало,

что я где-то в этих горах, вот они и послали этого

подлеца проверить, а по возможности и «выяснить, за кем

установить слежку, чтобы выйти на мой след.

— Я тоже догадывался, что здесь нечисто... —

сказал старик, выбирая не слишком жирный кусок мяса.

— А потому я сказал ему, что хоть и слышал об абреке

Зелимхане, но никогда не видел его.

— Вот оно как! — вздохнул харачоевец. Он ел

медленно и мало, подкладывая все лучшие куски гостю.

— Кстати, скажи мне, — поинтересовался Зока, —

он действительно такой грамотей, что может работать

писарем?

— К сожалению, может, — ответил Зелимхан. — Да

ты, наверное, знал Веденского купца Кюри?

— Знал, конечно.

— Так это его сын Багал, по прозвищу

Одноглазый. При жизни отца он успел выучить русскую

грамоту, а после его смерти, промотав все свое состояние,

стал служить тому, у кого есть чин, а главное —

деньги, — абрек сокрушенно покачал головой. — Эх, и

многих же заставил поплакать его грязный язык!

Когда с едой было покончено, оба мужчины

некоторое время молчали. Каждый думал о своем. На лице

старика застыло выражение сосредоточенности, его

глубоко сидящие глаза слегка сузились и подернулись

грустью. Он что-то хотел сказать, но Зелимхан

опередил его:

— Вот ты говоришь, собери побольше людей,

организуй отряд, — он посмотрел на старика, — а вдруг в

наш отряд проникнет вот такой, как этот Одноглазый?

— Ну и что? — не понял Зока.

— Да он всех нас тут же и продаст, — ответил

абрек, глядя на старого пастуха с тревогой, словно это

предательство уже свершилось. — И пропадешь ни за

грош...

— Плохие люди везде бывают, — вздохнул

старик. — Надо только вовремя разгадать их замыслы.

— Нет, Зока, человека можно проверить только

делом, а словам я не верю, — Зелимхан смотрел куда-то

в сторону. — Вот, например, пришел ко мне недавно

один и говорит: «Возьми меня, Зелимхан, в абреки».

Я спрашиваю его: «С чего это ты вдруг решился на

такое дело?» «Ненавижу, — говорит, — царских

чиновников, все они сволочи да взяточники». «Неужто, —

спрашиваю, — все сволочи?» «Все», — отвечает.

«Ладно, — говорю ему, — вот и я знаю одну такую

сволочь — шалинского пристава. Убей его и приходи

тогда ко мне...»

— Ну и пришел?

— Нет. — Зелимхан пожал плечами и горько

усмехнулся. — Да он и не собирался в абреки, подослали его

или сам додумался моей головой купить благоволение

начальства.

Оба умолкли, словно прислушиваясь к пению лесных

птиц.

— Вот переправлю их в горы Галашек, — снова

заговорил Зелимхан, кивнув в сторону женщин, — а сам

буду кочевать. Ни одна собака не поспеет за мною, —

он сделал небольшую паузу и продолжал: — А

впрочем, завтра должен заехать к тебе Аюб, так передай

ему, чтобы послал хабар ! нашим, пусть все соберутся

в пятницу вечером в Чиллан-ирзе.

— Вот это дело! — сразу повеселел старше.

— Есть у меня один план, — сказал харачоевец.

— Еще скажи Аюбу, чтобы он от моего имени написал

письмо Вербицкому: «Жди меня, баба-атаман

Вербицкий, в Кизляре». Пусть так и напишет: «баба-атаман».

Зока не стал расспрашивать о подробностях

предстоящей затеи Зелимхана. Старик знал, что тот скуп на