Зелимхан

вы не могли бы припомнить, старшины каких аулов

проявили в этом деле строптивость?

— Как же, разумеется, помню. Это старшины из

сел: Экажева, Нилхой, Галашки...

— Это ведь туда перебрался Зелимхан.

— Да, вы мне говорили...

— В связи с этим, Спиридон Петрович, у меня

родилась одна мысль.

— Говорите.

— Было бы полезно послать в Галашки своего

человека. Скажем, писарем. У меня есть подходящий на

примете...

— Не возражаю, — кивнул головой Михеев. —

Договоритесь об этом с начальником округа.

— Прекрасно! — улыбнулся Моргания. — Это

будет для меня верный способ держать под контролем

действия Зелимхана.

В эту минуту вошел дежурный офицер и доложил

генералу, что старшины и другие вызванные им

чиновники уже в сборе.

Генерал Михеев в сопровождении своих

помощников, как военных, так и гражданских, а также

начальника Назрановского округа князя Андрекова и

полковника Моргании по широкой лестнице спустился на

первый этаж и вошел в зал заседаний. Там все они

разместились за длинным столом, покрытым зеленым

сукном. Старшины, до этого жавшиеся по стенам, следуя

приглашению генерала, робко присели на стулья.

Михеев холодно оглядел собравшихся из-под густых

бесцветных бровей.

Через высокие окна в зал проникали бледные лучи

солнца, освещая седые бороды старшин, играя на

серебре газырей и кинжалов.

Михеев с самого начала придал разговору

угрожающий характер. Тон, каким он обращался к старшинам,

был уничтожающе-презрительным. Он не говорил, а

отчитывал.

— Все вы заодно с этими разбойниками. Вы не

можете жить без грабежей, у вас это в крови, — генерал

ударил ладонью по столу. — Два дня вам сроку для

выдачи властям разбойника Саламбека, или все вы

отправитесь в Сибирь, — он ©ытер платком лоб, зло

оглядел зал и крикнул: — Где старшина из Га-

лашек?

— Мурцал из Галашек здесь, ваше

превосходительство, — раздался голос.

Вперед вышел плечистый хмурый горец и

остановился, разглядывая начальника области с каким-то

наивным простодушием.

— Я есть Мурцал, генерал, — сказал он.

— А-а, это вы даете у себя приют разбойникам? —

обрушился на него Михеев.

— Я никогда не откажу в пище и ночлеге доброму

человеку, — спокойно ответил старшина.

— Значит, всякий разбойник для вас добрый

человек?

— Не разбойник, а абрек, генерал, —

невозмутимым голосом поправил генерала горец.

— Ах вот как! Арестовать его, — распорядился

Михеев.

По залу прошел шум.

— И кто его тянул за язык? Лучше бы молчал, —

прошептал старшина из Барсуков своему соседу.

— Верно говоришь, — ответил тот, трусливо

оглядываясь вокруг.

Подскочивший полицейский пристав отобрал у Мур-

цала кинжал и медаль с цепочкой — знак

старшинского отличия — и тут же увел его.

— Что за дерзость! — процедил сквозь зубы

генерал и тяжело откинулся в кресле. — Теперь я

хочу знать, когда будет передан властям этот самый

Саламбек? — Михеев переводил уничтожающий взгляд

с одного лица «на другое. — Где старшина из Са-

гопши?

Со стула вскочил толстый человек с лоснящимся

лицом. Его потные пальцы нервно теребили четки.

— Ва... ваше превосходительство, — за.говорил он

срывающимся голосом, закатывая полные ужаса

глаза. — Сегодня ночью Саламбек ушел назад, в лес...

В зале воцарилась зловещая тишина.

День клонился к вечеру, когда в Чиллан-ирзе

появился Зелимхан со своим неизменным Любом.

В лесу стояла тишина, нарушаемая лишь пением

птиц. Они, словно соревнуясь между собой, разливались

на все голоса. Особенно неистовствовали воробьи,

которые чирикали так, что не могло быть сомнения: в этом

большом хоре у них нет соперников.

Зелимхан любил природу. Для него, оторванного от

общества, от семьи, она была самым близким другом,

постоянным собеседником, утешителем. Природа

приносила ему радость во всяком своем обличий: не только

солнечной и нарядной, но и в дождь, в зной, когда

полыхали зарницы, и хмурой осенью, и холодной зимой.

Ничего, что он так часто остается без крова, природа

всегда дает ему приют и покой. Вот и сейчас он стоит,

спешившись, держа под уздцы коня, и сло!вно бы молится,

зачарованный ее прелестью. Но надо торопиться.

Немного времени сейчас дано ему для молитв.

— Я пойду, — вздохнув, говорит абрек, — а ты

встречай их по одному и направляй ко мне, — и он ухо^

дит в лес.

На поляне остались кони и Аюб.

Молодой, лет двадцати семи, статный, с лицом по-

девичьи красивым, Аюб — вроде личного секретаря

Зелимхана. Он пишет все дипломатические ноты и письма

харачоевского абрека. Сейчас он тоже выполняет

важное задание.

В течение всего вечера на заветную поляну по

одному прибывают всадники. Аюб встречает каждого,

предлагает спешиться и посылает налево — в густой лес.

Там вновь прибывшего ждет Зелимхан, которому тот

приносит клятву верности делу. Затем Зелимхан дает

новому сподвижнику условное имя, заставляет укутать

лицо башлыком и отправляет назад, к Аюбу, который

на этот раз посылает человека направо — в лощину.

Так Зелимхан формировал свой отряд. Делалось это

для того, чтобы в случае плена или ранения, оставшись

на поле битвы, никто не мог бы выдать своих товарищей.

По-прежнему оставаясь осторожным и

недоверчивым, знаменитый абрек затеял это крупное и опасное

дело главным образом для того, чтобы проверить на

нем людей, плечом к плечу с которыми, быть может,

ему предстояло сражаться до конца своих дней, — их

храбрость, выносливость и преданность его идеалам.

Когда все были в сборе, Зелимхан с Любом пришли

к ним в лощину. Кроме новых, здесь были и старые

боевые товарищи — Зока и Саламбек, который пока

что так и не договорился со старшинами своего аула.

Был здесь и дальний родственник Зелимхана — Шахид

Борщиков из Шали. Потеряв всех мужчин своей семьи,

харачоевский абрек сильно рассчитывал теперь на

людей, близких ему по крови, и радовался, когда

кто-нибудь из них выражал желание присоединиться к нему.

Стояла тишина. Зелимхан огляделся вокруг и

сосчитал людей. Их было шестьдесят человек. У всех были

ружья, кинжалы, а у многих шашки.

Еще там, в лесу, знакомясь с людьми, Зелимхан

заприметил одного молчаливого низкорослого

крестьянина. Увидев его сейчас здесь с конем, харачоевец

подозвал его к себе и спросил:

— Как тебя эвать?

— Дуда, — назвал тот свое условное имя.

— Из какого аула?

— Из Эгиш-аула.

«Хорошо запомнил все, — подумал Зелимхан. —

Надеюсь, не растеряется. Видно, упорный...» Тут взгляд

абрека упал на невзрачного коня крестьянина, и он решил

еще расспросить новичка.

— Почему ты решил отправиться с нами в этот

дальний поход? Ты же не доедешь на таком коне.

— И этот-то не мой, — улыбнулся Дуда, гладя по

лбу рыжую кобылу.

— А чей же?

— Товарищ дал на время. А насчет того, почему с

вами... Поверь, не от веселой жизни, — отвечал

крестьянин и, помолчав немного, добавил: — Земли у нас нет.

Вот что меня гонит...

— А куда же вы дели свой надел? — удивился

Саламбек, стоявший рядом с Зелимханом. — Продали, да?

— Нет, — ответил Дуда. — Была у нас небольшая

делянка в лесу, еще дед наш очистил ее от кочек и

кустов. Но ее отобрал у нас лесничий, сказав, что нельзя

пользоваться землей в государственном лесу.

Жаловались приставу, начальнику округа, но все они заодно.