Музыка души

***

Вернувшись в апреле из Каменки, куда Петр Ильич ездил на пару недель погостить у сестры, он нашел у себя неожиданное письмо. Некая девушка признавалась в любви к нему. Он растерянно изучал послание, не зная, что с ним делать. Писать ответ значило подать ложные надежды, а Петр Ильич всегда старался избегать подобного. Однако письмо было таким искренним и теплым, что оставить его вовсе без ответа казалось бесчестным. Подписано оно было смутно знакомым именем Антонины Ивановны Милюковой. В памяти всплыла невысокая, но складная особа с миловидным овальным лицом и густыми светлыми волосами.

Познакомились они у Анастасии Александровны Хвостовой, давней знакомой Петра Ильича по Петербургу. В тот день он пришел с визитом к старой приятельнице, которая недавно переехала в Москву, выйдя замуж. Он оказался не единственным гостем у молодых супругов. Анастасия Александровна подвела к нему девушку в простом темном платье:

– Петр Ильич, позвольте представить – сестра моего мужа Антонина Ивановна.

Девушка робко улыбнулась и, слегка покраснев, протянула руку, которую Петр Ильич галантно поцеловал. Она ему понравилась: милая, скромная, добрая. Она мало говорила, но показалась умным человеком с хорошим вкусом. Узнав, что Антонина Ивановна интересуется музыкой и даже собирается поступать в консерваторию, он прислал ей контрамарку на концерт.

Впоследствии они несколько раз встречались у Анастасии Александровны, а еще через год Петр Ильич увидел Антонину Ивановну в консерватории – как и собиралась, она поступила в класс фортепиано и элементарной теории. Занималась она у Лангера, и с Петром Ильичом встречалась разве что случайно в коридорах. А вскоре и совсем исчезла – по-видимому, бросила обучение, – и он быстро забыл о ней.

Петр Ильич долго колебался, как реагировать на признание, и, в конце концов, решился ответить, постаравшись сразу четко обозначить, что надеяться Антонине Ивановне не на что. Несколько дней спустя она написала снова – уже гораздо сдержаннее, видимо, приняв к сведению его предостережение. Тем не менее переписка завязалась.

И надо же было Петру Ильичу в очередном письме вскользь упомянуть о своих финансовых проблемах! Они настолько завладели его мыслями, что он сам не заметил, как эти думы вылились на бумагу. В ответ Антонина Ивановна с необычайной для молодой девушки решительностью предложила свои руку и сердце, а заодно и капитал:

«У меня неплохое приданое, которое я с радостью отдам в полное Ваше распоряжение, если Вы примете мое предложение».

С таким феноменом Петр Ильич сталкивался впервые: чтобы девица сама делала предложение?! Это обескураживало, но и вызывало интерес.

Переписка привела к логичным последствиям: молодые люди сговорились о встрече. Петр Ильич посчитал своим долгом предупредить Антонину Ивановну о своих недостатках, и в первую очередь о неуживчивом характере. И все же он сам сделал шаг навстречу, назначив свидание.

Тем временем он продолжал усиленно работать. Четвертая симфония продвигалась быстро, и к маю Петр Ильич в эскизах закончил три части. Не оставляла его мысль о написании оперы. Где бы только найти подходящий сюжет? Он обращался ко всем друзьям, но ни одно из их предложений не привлекло его.

Размышления об опере преследовали и дома, и в консерватории, и в гостях. Так и на обеде у певицы Лавровской разговор непроизвольно перешел на эту тему. Муж Елизаветы Андреевны с готовностью подхватил ее и начал предлагать самые невозможные сюжеты с эфиопскими принцессами, фараонами, отравлениями и прочей ходульностью, заставляя Петра Ильича раздраженно морщиться. Спорить с ним не хотелось: этот невероятно глупый человек все равно не понял бы неуместность своих предложений. Сама Лавровская добродушно улыбалась и молчала, лениво обмахиваясь расшитым жемчугом веером. Как вдруг, прервав мужа на полуслове, она спокойно заметила:

– А что бы взять «Евгения Онегина»?

Петр Ильич удивленно посмотрел на нее: вот уж не ожидал он от Лизаветы Андреевны такой дикой мысли. Шутка ли сказать – «Евгений Онегин»! Ведь это произведение абсолютно не сценично. Как из него можно сделать оперу? Петр Ильич был до того поражен, что ничего не ответил, а Лавровская не стала повторять свое предложение.

Вечером он обедал в Охотном ряду, застроенном с одной стороны старинными домами, а с другой – длинным одноэтажным зданием под одной крышей. Все это были лавки, за исключением гостиницы «Континенталь» да трактира Егорова. На вывеске у входа красовалась ворона, держащая в клюве блин.

В Охотном ряду всегда было суетно и шумно: здесь стояли переносные палатки и толпились торговцы с корзинами и мешками; ходили охотники, обвешанные утками, тетерками, зайцами; на мостовой сновали пирожники, блинники, торговцы гречневиками. Но в самом трактире было на удивление спокойно и уютно, за что и любил его Петр Ильич. Да и цены здесь были умеренные.

За обедом он вспомнил о разговоре у Лавровской, и ее мысль показалась уже менее дикой. Была в ней даже некая привлекательность. Опять же переписка с Антониной Ивановной невольно вызывала ассоциации с «Евгением Онегиным» – будто жизнь и искусство причудливо переплелись. Чем больше он думал, тем живее вставали перед ним картины из романа Пушкина, и в воображении начали возникать образы предполагаемой оперы. К концу обеда Петр Ильич решился окончательно и бросился разыскивать «Евгения Онегина».

Едва вернувшись домой, он перечитал Пушкина и пришел в совершеннейший восторг. Он провел бессонную ночь, волнуемый картинами новой оперы. Перед мысленным взором начал складываться сценарий, зазвучали обрывки мелодий. Вот открывается занавес, сестры Ларины поют популярный романс, а их дуэту вторит дуэт их матери и няни, которые вспоминают молодость. Вот появляются Ленский с Онегиным. Татьяна пишет письмо. Ее разговор с Онегиным в саду. Бал у Лариных. Дуэль. Бал в Москве.

К утру сценарий был уже готов, и Петр Ильич попросил Владимира Шиловского написать либретто по пушкинскому роману. Образ Татьяны все больше сливался в его воображении с образом Антонины Ивановны. Теперь мысль о встрече с ней казалась не безрассудством, а оправданным решением.

С невероятным рвением Петр Ильич принялся за оперу. Он прекрасно сознавал, что здесь мало эффектности и движения, которые в первую очередь ценятся публикой, но был уверен, что поэтичность, человечность и простота сюжета восполнят эти недостатки. Те, кому он решился рассказать о своем намерении, реагировали точно так же, как он сам: сначала удивлялись затее, а затем приходили в восторг.

В конце мая Петр Ильич встретился со своей корреспонденткой. Жила Антонина Ивановна недалеко от его собственного дома – в небольшой и бедной, но чистой квартире. Хозяйка встретила его сама – прислуги у нее не имелось. Она была совершенно такой, как помнил Петр Ильич: миловидная блондинка с большими темными глазами. Антонина Ивановна старалась держаться непринужденно, но было заметно, что она нервничает.

Разговор за чаем с пирожными поначалу состоял лишь из светских любезностей. Петр Ильич приглядывался к девушке, пытаясь понять, какова она. Антонина Ивановна рассказала немного о себе, о том, что живет своим трудом – дает уроки, из чего можно было сделать вывод, что она получила неплохое образование. Она была моложе его на девять лет – не такая уж большая разница: в конце концов, между родителями Петра Ильича разница была больше, и это не мешало им жить в любви и согласии. Антонина Ивановна показалась ему девушкой доброй и способной на сильные чувства.

И все же она не вызывала ничего, кроме симпатии. О чем он тут же и сообщил ей:

– Вы должны знать, что я непростой человек. Я раздражительный, нервный, у меня случаются приступы черной меланхолии, когда мне невыносимо присутствие рядом кого бы то ни было. У меня шаткое материальное положение. Наконец, я не люблю вас и испытываю лишь симпатию и благодарность за вашу любовь.