Музыка души

– А, Котек, проходите, – он невольно улыбнулся, тут же забыв про досаду.

На Иосифа невозможно было сердиться: симпатичный, добродушный, увлекающийся, одаренный музыкант и виртуозный скрипач. Он буквально только что закончил консерваторию и был одним из любимых учеников Петра Ильича. Особенно в Котеке подкупало его восторженное отношение к сочинениям учителя. Совершенно искреннее.

Он вольготно расположился в предложенном кресле, закинув ногу за ногу – Иосиф в любой ситуации умел устраиваться с максимальным удобством – и начал рассказывать:

– По протекции Николая Григорьевича я недавно устроился к одной богатой даме играть в ее домашнем оркестре. Зовут ее Надежда Филаретовна фон Мекк, она вдова известного железнодорожного деятеля. Так вот. Надежда Филаретовна – истинная меломанка, с прекрасным вкусом. И она благоговеет перед вашей музыкой, – Котек с хитрой улыбкой посмотрел на Петра Ильича, но тот только пожал плечами. – Узнав, что я знаком с вами, она умоляла меня передать ее просьбу. Ей хочется, чтобы вы сделали переложение для скрипки и фортепиано нескольких ваших произведений.

– Расскажите-ка поподробнее, что это за женщина, – полюбопытствовал Петр Ильич.

Котек с готовностью удовлетворил его просьбу:

– Надежда Филаретовна овдовела в январе нынешнего года. У нее одиннадцать детей, но с ней живут семеро – остальные уже взрослые и имеют свои семьи. Она обладает многомиллионным личным состоянием. В ведении дел ей помогает старший сын и брат. С тех пор как умер ее муж, Надежда Филаретовна не выезжает в свет, никого не видит, за исключением родных, живет отшельницей. Музыку она считает высочайшим искусством, готова слушать ее часами, собрала свой домашний оркестр, к слову сказать, из прекрасных музыкантов. Да и сама неплохо играет на фортепиано. А ваше имя в ее доме окружено прямо-таки культом. По-моему, она считает вас чуть ли не божеством.

Котек снова лукаво усмехнулся. Петр Ильич был польщен и тронут: он и не подозревал, что есть люди, которые настолько ценят его творчество.

– Передайте Надежде Филаретовне мою искреннюю благодарность за столь высокое обо мне мнение. Я непременно исполню ее просьбу.

Заказ фон Мекк был несложен, и Петр Ильич скоро закончил работу, получив в ответ восторженную благодарность и немалое вознаграждение. Честно говоря, оно далеко превышало ценность труда, но робкие возражения на этот счет Надежда Филаретовна решительно пресекла:

«Скажу только и прошу верить этому буквально, что с Вашею музыкой живется легче и приятнее».

Невероятно лестные слова отнимали всякую охоту спорить дальше, хотя Петр Ильич сильно подозревал, что вся история с переложением была затеяна исключительно для того, чтобы в деликатной форме дать ему денег, в которых он сильно нуждался. Однако сделано это было столь тактично, столь великодушно, что Петр Ильич с благодарностью принял протянутую руку помощи.

За первым заказом вскоре поступил следующий, и между Петром Ильичом и Надеждой Филаретовной завязалась интенсивная переписка, деловой тон которой быстро сменился на дружеский. Фон Мекк оказалась умной, образованной женщиной, интересной собеседницей, удивительно тонко чувствовавшей музыку.

***

Близилась премьера «Лебединого озера», а балет находился в бедственном положении: дешевые декорации, отсутствие талантливых исполнителей, бедность воображения балетмейстера, оркестр, не справлявшийся со сложной партитурой.

Карпакова, танцевавшая главную партию, за спиной композитора захотела вставить в балет дополнительный номер. Его музыка казалась ей слишком необычной, слишком из ряда вон. Рейзингеру, который ставил «Лебединое озеро», она не доверяла и отправилась в Петербург к Мариусу Петипа, чтобы он сочинил ей танец и дал к нему музыку.

Рейзингер сообщил об этом Петру Ильичу на одной из репетиций:

– Полина Михайловна желает вставить в третий акт pas de deux на музыку Минкуса.

Петр Ильич был возмущен до глубины души подобным заявлением. В конце концов, это его балет, какое право они имеют перекраивать его по своему желанию!

– Хорош мой балет или плох, – сердито объявил он, – мне хотелось бы одному нести ответственность за его музыку!

– Прекрасно, – раздался со сцены голос бенефициантки. – Тогда сами напишите мне pas de deux для третьего акта.

– Чем вам не нравится то, что уже есть?

– Там нет ни одного номера, в котором я могла бы в полной мере продемонстрировать свое искусство!

Поспорив с упрямой балериной, Петр Ильич сдался и обещал сочинить требуемый номер. Но тут возникла еще одна проблема:

– Второй раз в Петербург я не поеду, а лучше чем Мариус Иванович танец никто не напишет. Без обид, Венцель Юльевич.

Рейзингер только плечами пожал – к капризам артистов он давно привык.

– Хорошо! – воскликнул Петр Ильич. – Я напишу вам музыку на танец Петипа – ни единого такта не изменю. Такой вариант вас устроит?

Карпакова милостиво кивнула и вернулась к репетиции.

Петр Ильич растер ладонями лицо. Что ж это такое? Почему все вокруг считают себя в праве указывать ему, как и что писать? Мало того, что некоторые номера были выброшены или – еще хуже – заменены вставными из других балетов; мало того, что балетмейстер настоял на необходимости русского танца, чуждого для сюжета; так теперь еще и это! Однако делать нечего – и Петр Ильич принялся за требуемое pas de deux. Когда несколько дней спустя он принес партитуру Карпаковой, та пришла в бурный восторг:

– Это чудесно, Петр Ильич! Божественно! Не напишите ли вы еще одну вариацию?

Он согласился и на это.

Особого успеха «Лебединое озеро» не имело – публика отнеслась к нему сдержанно, критика обругала. Автора обвинили в бедности фантазии и однообразии тем и мелодий. Впрочем, Петр Ильич не был особенно разочарован: чего еще ждать с такой постановкой? Сказалось и предубеждение московского общества против балета: люди пришли развлечься, а получили серьезную симфоническую музыку. Естественно, публика осталась в недоумении. Тем не менее балет продержался на сцене достаточно долго.

Зато успех «Франчески да Римини», исполненной в феврале вскоре после «Лебединого озера», был огромен.

Переписка с фон Мекк становилась все более теплой и дружеской. Они начали обмениваться мнениями по различным вопросам, взглядами на жизнь, впечатлениями и размышлениями. И скоро поняли, что у них много общего. Так же как и Петр Ильич, Надежда Филаретовна сторонилась людей из боязни разочароваться в них. Поэтому он нисколько не удивился, когда она предложила продолжать общение исключительно по переписке. Его это абсолютно устраивало: личные знакомства всегда были для него в тягость.

В конце апреля, когда Петр Ильич был особенно стеснен в средствах, Надежда Филаретовна попросила его написать сочинение для скрипки и фортепиано в стиле Коне. За этот труд заказчица предлагала непомерно щедрое вознаграждение, которое вызывало подозрение, что именно оно и было целью заказа. Возможно, Надежде Филаретовне на самом деле хотелось получить сочинение любимого композитора, но главное – таким образом она хотела дать ему денег, в которых он нуждался.

Петр Ильич стыдился пользоваться щедростью великодушной женщины. Но ведь как было бы удобно все долги соединить в руках одного кредитора, чтобы позже вернуть деньги любым удобным для Надежды Филаретовны способом. О чем он ей и написал.

В ответ фон Мекк не только с готовностью исполнила его просьбу, прислав три тысячи рублей на уплату долгов, но и отказалась от их возвращения:

«Я забочусь о Вас для себя самой, в Вас я берегу свои лучшие верования, симпатии, убеждение, что Ваше существование приносит мне бесконечно много добра… Следовательно, мои заботы о Вас есть чисто эгоистичные».

Письмо было проникнуто такой искренней дружбой, в нем было так много самого теплого желания добра, что к чувству благодарности совсем не примешивалась неловкость от исполнения неделикатной просьбы. Надежда Филаретовна была не только щедрым и добрым человеком, но и бесконечно тактичным, умеющим помочь так, чтобы не оскорбить гордость облагодетельствованного.