Старший брат царя. Книга 2

Однако все обошлось без скандалов, многие в тот же день покинули Кут. И все же Юрша воспринял разгул учеников как удар по наклюнувшемуся большому походу.

Позднее, когда появился Демьян, Юрша рассказал ему об этом. Тот не высказал ни одобрения, ни порицания:

— Разогнал и правильно сделал. — И добавил: — Новый отряд у тебя будет, и с самого начала работу Мокруше давать надо — наказывать непослушных. Строгость никогда большому делу не мешала. А в большой поход рано или поздно придется идти. Согласен, готовить ребят к нему надо. Гурьян просил твоего согласия на Филипповки созвать атаманов.

Предстояли еще несколько свободных дней. Юрша с Фокеем, пользуясь хорошей погодой, занялись заготовкой грибов, а Сургун с одноногим сторожем солили их. И тут нежданно-негаданно случилась ссора с Мокрушей.

В первый день, как они вернулись с заимки, сторож угостил их жареной молодой телятиной. Мясо таяло во рту. Юрша спросил сторожа, где достал такое. Тот с поклоном ответил:

— Это Лука тебя угощает, князь. А вчерась принес.

— Увидишь, благодари за нас.

Сургун добавил:

— Свежим медом его угощу.

Через несколько дней после этого Юрша собирал грибы неподалеку от поселения. И вдруг услышал жалобное мычание, больше похожее на стон. Фокей пропел предположение:

— С-с-с теленком что-то.

Пошли на звук. Скоро стон перешел в предсмертное хрипение. Они побежали. В низинке около ручья увидели Мокрушу, снимающего шкуру с теленка. Картина привычная. Теленок подвешен на заостренной с двух сторон распорке, воткнутой в задние ноги, недалеко от копыт. Необычным оказалось, что теленок был живым, он хрипел и трепетно вздрагивал под ножом, отделяющим кожу от тела. При этом Мокруша что-то напевал. Юрша потерял дар речи, выхватил у него нож и ударил им теленка со спины. Тот несколько раз дернулся и безжизненно обвис. Мокруша сердито взглянул на Юршу, но тем не менее с улыбкой сказал:

— Хорош удар! Прямо в сердце. — Нагнулся и перерезал теленку горло. Под хлынувшую кровь подставил большое блюдо. Выпрямившись, добавил: — Все дело испортил ты, князь.

Только теперь Юрша справился с негодованием.

— Как ты... живого?! Ведь на весь лес...

— Так для тебя ж старался. Сургун сказал, что тебе мученая телятина понравилась. А вот теперь не получится. Надо у живого еще и нутро вынуть, а после кровь спустить. Без того в мясе такой мягкости не будет!

— Ты понимаешь, что говоришь?! Да если бы я знал... Живодером ты был, таким и остался! Скучаешь без дыбы?..

— Правильно ты говоришь, князь. Скучная у тебя жизнь. Никого не жалуешь ни добром, ни гневом. А кое-кого следовало бы! Добреньким жизнь не проживешь.

Юрша повернулся и ушел.

На другой день Сургун сказал:

— Лука просит отпустить его. На какую-то дальнюю заимку к бабе уходит. Что сказать ему?

— Если хочет, пусть уходит.

— Так и скажу.

Мокруша ушел не простившись.

К зиме в Тихом Куте прибавилось жителей. Оказались занятыми все землянки, строили новые. Многие приезжали с летнего промысла с женщинами и селились отдельными дворами.

Рядом с поселением в лесу стояла одинокая и всегда запертая часовенка. Но близ Рождества ненадолго появился священник, отец Рафаил, седобородый лысенький старичок маленького роста, но с ревоподобным голосом. Отец Рафаил с утра до поздней ночи справлял службу, выполнял требы не только по просьбе жителей Кута, но и всех ближайших селений. При этом нередко случалось, что, совершив венчание, он тут же крестил уже народившегося у молодых ребенка.

Юрша раза два заходил в часовню, хотел побеседовать с отцом Рафаилом, но каждый раз после службы священника окружали прихожане, жаждущие пищи духовной.

Удобный случай выдался на святки. После всенощной в часовне остались две старушки. Юрша подождал, пока они вышли, и предстал перед Рафаилом. Тот тушил свечи и, не глядя на просителя, произнес:

— Чего надобно, раб Божий?

— Поговорить с тобой хочу, отец Рафаил.

Только теперь священник взглянул на Юршу. Конечно, за две недели пребывания в Тихом Куте он узнал прихожан и, поняв, с кем имеет дело, поспешно поднял руку для благословения. Юрша остановил его. Рафаил не растерялся и радушно приветствовал:

— Здравствуй, князь. Рад видеть тебя. Желаешь говорить тут, или пойдем ко мне?

— Зови меня Юрием Васильевичем, отец Рафаил. Поговорим тут. Я долго жил в монастыре, меня готовили в монахи. Заставляли учить службы. И вот, побыв на твоих богослужениях, должен сказать: твои священные книги написаны плохо, сплошные ошибки. Твоя служба против канонов и может привести к большому греху.

Рафаил вначале слушал потупившись, потом, усмехнувшись, встряхнул головой и рявкнул:

— Кто тут понимает службу? Тут все наоборот. Ты вот князь. А княжеское ли дело находиться в этом вертепе? А?!

— Ты смел не по разуму. Ежели б я считал себя князем, мне бы пришлось сейчас научить тебя уважительному разговору. Но я вой, волей Господней попал сюда и не ропщу. Ты же носишь сан священнослужителя, следовательно, обязан выполнять церковные каноны. Этот разговор веду не хулы ради, не в осуждение, а намерение имею помочь тебе, отче.

— Прости меня, Юрий Васильич!

— Бог простит. Покажи мне Евангелие.

Рафаил поспешно развернул тряпицу, в которую уже успел завернуть книги, и сказал:

— Евангелие хорошее, древнего письма. Отец мой по нему службу правил.

— Отец твой священником был?

— Да, двадцать лет служил, до самой смерти.

Юрша с Евангелием подошел поближе к свече и внимательно прочел несколько страниц. Рафаил терпеливо ждал. Юрша удивился:

— Действительно, редкая книга. А чего же ты не то читаешь?

— Не обессудь, Юрий Васильевич! Грамоту плохо знаю, быстро читать не могу.

— Так это не ты один. Выучить нужно. Сколько лет, как рукоположен на сан?

— Восьмую весну.

— Так уж пора знать. Память дырявая? Придется помочь.

Так появилась новая забота. Каждый день, а иной раз и дважды на день заглядывал он к Рафаилу. Заставлял его читать и повторять главы Евангелия. Записывал для него порядок проведения служб и треб. Но вскоре другие дела отвлекли его от богоугодного занятия.

В том году масленица была ранняя. В первый ее день, 29 января, Юрша узнал, что в поселение прибыл Демьян. В избу он пришел поздним вечером. Сургун, в ожидании почетного гостя, готовил ужин. Юрша же вспоминал и записывал праздничные каноны — когда какие главы Священного Писания нужно читать, с горечью убеждаясь, что многое начинает забывать.

Заявившись в избе, Демьян сбросил полушубок и, погрев руки около печи, сел за стол.

— Для попа пишешь, Юрий Васильич? Не в коня корм. Ему голову недолго носить. Намедни в одном поселении по соседству бахвалился, будто он всех нас вот где, в кулаке держит. Знает все наши заимки! Не будь на нем святого сана, я б его... Сейчас у него был. Он передо мной, как перед Богородицей, на коленях стоял, крест целовал. Клялся, про тебя никому ни слова... Я ему на том же кресте побожился: ежели вякнет где, что тебя видел, на дне моря разыщу, язык отрежу. Вот такую клятву дал. Но клятва клятвой, а тебе на одном месте долго оставаться нельзя. Неждан из Москвы сообщает, государь охоту за тобой начал... Ну, спаси тебя Бог... А теперь давай поснедаем.

После ужина Демьян обратился к Юрше:

— Тут недалече, на Дону, городок Лебедянь стоит. Туда нового то ли наместника, то ли воеводу прислали. Он из Москвы, в чем-то там провинился. Так вот этот Потап решил поправить свои делишки за твой счет.

— За мой?! — удивился Юрша. — Я его знать не знаю!

— Слушай дальше. Принялся он ловить всех лихих людей, особенно ищет кудеяровцев. Набрал наших ребят человек двадцать, в подвале голодом морит, пытает: где князь Юрий обретается. А из покладистых да трусливых шишей готовит, к нам подсылает. Хвастает, что тебя изловит и государю-батюшке предоставит. Так вот Гурьян спрашивает: будем терпеть иль поучим маленько?