Старший брат царя. Книга 2

Сургун сказал будто про себя:

— Ночью спать — во здоровье, а много думать, мало спать — во вред себе. — И, повернувшись к Юрше, сочувственно спросил: — Иль комарье грызет?

— К комарам привык... Сон увидел, вот и проснулся... — И неожиданно для себя под внимательным взглядом Сургуна рассказал все, даже о не дающих покоя вопросах.

Сургун то ли спросил, то ли согласился:

— Что ж, может, вещий сон? Все от тебя зависит, князь.

— От меня?! А совет атаманов? Там, говорят, походя вешают неугодных.

— Бывает, и вешают. Но только большим делом людей в руках держать можно. Да и погибать не страшно, ежели себя правым считаешь.

Юрша задумчиво возразил:

— Делом, говоришь?.. Однако ж любое дело считают правым, другие — наоборот. Тот, кто будет вешать, уверен, что его действо — правое. И те и другие проливают кровь за одно и то ж.

— А все же большинство отдает живот за того, кому крест целовали, не ведая о сути дела.

— Так в том ничего худого нет. Атаман иль там воевода ведет, а ватажники или ратники должны стоять за того, кто ведет. А вот что ты скажешь о воеводе, кой не ведает, против кого идет сам и куда ведет людей? А, князь, чего ж молчишь?

— Соображаю: почему ты вокруг ходишь, прямо не спросишь? Выкладывай. Какое слово от меня услыхать хочешь?

— Хочу. Ты ведаешь, князь, что Гурьян и присные хотят видеть в тебе большого воеводу сил Кудеярова братства...

Юрша перебил:

— И эти силы должны идти на Москву? Верно? А я — по ковровой дорожке к трону, вы — в боярство?!

— Погоди, я не все сказал. Я не знаю того, что хотят видеть атаманы. Намедни ты узрел стрелецкую охрану и готов был побежать за ней... Не спорь, твоя душа мне вот как известна! И еще: тебя привезли сюда насильно, сам бы ты многажды подумал сначала. Теперь ты учишь ребят воинскому мастерству. Ничего не скажешь — здорово учишь, но постоянно думаешь: кого твои выученики бить будут? Прости меня, князь, но ты — на росстани и не знаешь, какую дорогу выбрать!

Юрша, тяжело вздохнув, ответил:

— Ума тебе не занимать-стать, Сургун. И все ж ты несправедлив ко мне. Верно, я пришел к Кудеяру не добровольно, его ребята спасли меня от верной смерти. Но остался я тут по своей воле. Назвался Кудеяром и буду им, пока братство хочет этого. Теперь о главном. Говоришь: стою на росстани. Нет, старче, я уже выбрал дорогу и тронул коня, хотя знаю — путь нелегкий. Волею моих наставников я стал ратником, кое-что усвоил в этом многотрудном деле и скажу тебе и всем: с нашим воинством, даже с очень большим, мы не справимся с полками царя Ивана. Для победы надо учить не полусотни, а тысячи, и учить должны люди, которые с детства держат меч в руках, а у нас таковых нет. Значит, нужно искать их, привлекать. Сделать так, чтоб опальные дворяне от Ивана не в Литву бежали, а к нам. Возможно, Кудеяру придется идти на поклон к литовским рейтарам, нанимать их в учителя, они вои умелые и за деньги с кем угодно сцепятся. Вот они, дворяне, да и многие из наших атаманов должны будут учить воев воевать, а воевод — воеводить, это тоже не так просто. И еще, самое главное, на Руси все должны знать, что кудеяровцы — не разбойники, вор — не друг кудеяровцам. Вот тогда можно будет идти на большое дело... Я так мыслю, дорогой Сургун.

Долго молчали. Потом Сургун, покачав головой, сказал:

— Не ночной это разговор, Юрий Васильич. Вернемся к нему днем и в ином месте. А теперь надо спать, завтра большой день, меда нужно много брать. Покойной ночи, князь. — И зашуршал сеном на своем ложе.

А Юрша вышел из шалаша. Роса и свет луны покрыли серебром и траву и кусты. Тени от деревьев легли на это серебро искусной чернью. Яркую дорожку проложила полная луна и по озеру. Лягушки вовсю старались перекричать друг друга. Но вот большая рыбина гулко ударила хвостом по воде, побежала волна, ломая лунную дорожку. Качнувшись на волне, настороженно притихли лягушки, и стало слышно шуршание камыша, потревоженного волной. Но угасла волна, выровнялась лунная дорожка, и взорвалось кваканье с еще большей силой.

Смотрел Юрша на подлунное озеро, а в голове одни за другими возникали сомнения: «Как это так: ни думал, ни гадал, а затеял разговор о подготовке большого дела?! А стоило все это говорить Сургуну? Понял ли он?.. Конечно, понял. Старик в душу заглянул. Верно: на росстани ты, Юр Васильич, и только-только тронул коня. А почему сейчас? Вещий сон тому виной?

— И холодок побежал по спине, в дрожь ударило: — А не есть ли это указание свыше?!» — Перекрестился Юрша.

По озеру над водой бегут клубы тумана... Нет, то не туман, а прозрачные души утопленников... «Впрочем, откуда тут столько утопленников, — сам себя опроверг Юрша. — Вот я, кажись, без воды утопаю! Постой, однако, свет Юрий, не рано ли заупокойную ладишь? Тебе еще и тридцати нет, больше полжизни впереди. Ведь и взаправду можно за собой народ потянуть!..»

С этими мыслями он заснул...

Еще три дня на поляне и в округе они собирали мед. Заполнили привезенные бочонки, бурдюки. Крепко завязали их, вымыли, чтобы медом не пахло, и тронулись в обратный путь, уже по другой дороге. Сургун объяснил, что нужно заехать на заимку, повидать знакомых.

Чем дальше продвигались на полночь, тем гуще и непроходимее становился лес. Последние верст десять они ехали по ручью. Было заметно, что это торный путь — коряги из русла ручья вытащены на берег, упавшие лесины развернуты, сучья кое-где порублены — верховой мог проехать свободно.

Заимка находилась в верховьях ручья, который начинался в каменистой балке со множеством родников. Подъезжая, они увидели на берегу балки огромную кучу репы. Около нее — четырех баб и седого старика. Им навстречу бросилась с лаем собака. Бабы, испугавшись, скрылись в кустах, но вскоре, узнав Сургуна, вышли из укрытия.

Пока развьючивали и расседлывали коней, Юрша присмотрелся к заимке. По берегу балки между деревьями виднелись десятка два больших и малых землянок, не меньше как на сотню жителей. Однако вокруг никого не было видно, кроме тех, что встретили их. Они расспрашивали Сургуна о своих знакомых из Тихого Кута. В свою очередь, тот задал вопрос, удививший Юршу:

— Отец, боярин-то где?

— Где ж ему быть, у себя стрелы пускает.

— Скоро придет?

— К ночи, не раньше.

— Тогда мы к нему пойдем. Кто проводит?

— Дарью возьми, она знает.

— А ты ужин готовь. Мы дорогой двух зайцев подбили.

— Ужин будет. А зайцев у нас и своих хватает. Во видишь — из кустов выглядывают, ждут, когда мы им ботву бросим. Будто в лесу травы нет.

Дарья оказалась худенькой бабой лет сорока. Она ненадолго скрылась в землянке. Появилась уже в новой рубахе, голова повязана светлым платком с цветочками, в руках несколько кусков бересты. Ни слова не сказав, пошла вперед. Сургун нагнал ее и спросил, как поживает боярин.

— Что ему! Блажит, — ответила она пренебрежительно. — Стрелы делает да пускает. — На все другие вопросы отвечала односложно — «да», «нет».

Из леса вышли на большой вспаханный выжиг. Тут виднелся участок еще не выбранной репы, на нем работало несколько баб и ребятишек. Дальше шло жнивье, стояли частые скирды жита. За жнивьем виднелась яркая зелень озимых.

Сургун, ничего толком не добившись от Дарьи, отстал и принялся объяснять Юрше:

— На эту заимку к зиме знаешь сколько народу наезжает! А сейчас вот репу убирать некому. Хлеб с горем пополам скосили, а жрать многие приедут.

— Лихие люди? — Юрша сказал и тут же поправился: — Кудеяровцы?

— Ну да. Таких заимок множество по Воронежу, Дону и на Волге есть. Не только разбоем живут, но и хозяйство ведут. Тут староста, голова их, слабоват, мужиков распустил, а с бабами много ли сделаешь. А так, иную заимку от казачьей не отличишь.

— И на добычу не ходят? — удивился Юрша.

— И они ходят, и казаки тоже.

— Тогда чем же кудеяровцы от казаков отличаются?

— Казачьи станицы учтены в Поместном приказе, что ль. И опять же службу воинскую тут на украйне несут. А кудеяровцы живут сами по себе. Вон в казанский поход людей давали, казаками назвались. А другой раз царевы вои приезжают, начинают заимки жечь. Казаки и грабить ватажников помогают.