Старший брат царя. Книга 2

И тут его взгляд упал на Кузькину мордашку. Радость и удовольствие сияли в его глазах, в улыбке — ведь он впервые на боевом коне да еще ведет вьючного. Едет в лес на бортничество, и не с кем-нибудь, а с самим князем, правда, одет князь в обычный кафтан, как все ватажники, но при сабле. Юрша невольно сравнил его радость со своей, что-то в них было общее, и ему стало еще веселей.

К полудню облака поредели, начало проглядывать солнце, кисти рябины и калины засверкали драгоценными каменьями в позолотившейся листве. Погода, как будто в унисон настроению Юрши, разгулялась, перестала хмуриться.

Ехали все время на восток. На поляне у ручейка остановились перекусить. Пока готовили снедь, Юрша отошел к развесистой березе и увидел невысоко над головой дупло, около которого вились пчелы: одни улетали, другие прилетали с оранжевыми шариками на ножках и деловито скрывались в дупле. Юрша спросил проходившего мимо Сургуна: можно ли определить, сколько меда в этом дупле?

Сургун подошел к березе и начал рассматривать листья на земле под дуплом, объясняя:

— Пчелки народ чистоплотный, мертвых в дупле не держат. И видно, замор этой зимой был небольшой. А вот смотри, под прошлогодней листвой и того меньше.

— А может, они сгнили?

— Нет. Пчелка пропитана воском и медом и после смерти годами лежит, не гниет. Значит, в дупле пчела живет не один год. — Сургун поднял сучок и начал им постукивать по стволу березы и выше и ниже дупла. Потревоженные пчелы посыпались оттуда пачками. Юрша укрылся в ближайших кустах, скоро к нему подошел Сургун, выбирая пчел, запутавшихся в бороде. — Семья сильная, вон сколько сторожей держит. И нетронутая, пуда два-три меда здесь можно взять.

— Будешь брать?

— Нельзя. Видишь, на березе две засечки и одна поперек. Это метка кутского бортника, тут его урочище. До моего к вечеру дойдем.

После отдыха двинулись дальше. Ехали довольно долго, объезжали болота, продирались через густой чапыжник. Непонятно, по каким приметам вел их Сургун, только за очередным мелколесьем вдруг открылась огромная луговая низина с голубым озером посередине. По низине там и тут разбросаны острова кустарников, над которыми возвышались отдельные деревья-великаны.

Сургун не без торжества объявил:

— Вот мой пчельник. Тут в каждом дупле рой и в пеньках тоже. А вон и шалаш около озерка, весной поставил.

Остаток этого вечера и следующие полдня оборудовали жилье. Шалаш — два плетня, наклоненные друг к другу — заново покрыли свеженарезанной кугой, папоротником и сосновым лапником. Рядом подновили плетневый загон для коней.

После обеда и небольшого отдыха, оставив Фокея готовить ужин и присматривать за лошадьми, втроем отправились за медом. Сургун чувствовал себя здесь хозяином, казалось, даже помолодел.

— Видишь, Юрий Васильич, везде пчела вьется. А вон два дупла рядом, с медом, но мы пойдем к тому острову с пятью деревами полуживыми, листва лишь нижние суки прикрывает. Зато в них дупла большие, урожай знатный соберем.

Шли по пояс в густом разнотравье. Несмотря на осень, попадалось много цветов, не таких ярких и броских, как весной, но душистых, привлекающих к себе пчел, ос и солидных шмелей.

Сургун не ошибся: вокруг засыхающих деревьев вилась живая сетка пчел. Он внимательно осмотрел каждое. Выбор остановил на кряжистом дубе. На сучке, пониже дупла, он соорудил нечто вроде помоста и развел на нем дымный костер. Кузька стал подкидывать в него сухие и сырые ветки, а Сургун принялся стучать топором по стволу около дупла. Из него сыпались пчелы и тут же сгорали. Скоро из дупла выползали только отдельные серые пчелки — молодняк. Теперь Сургун разрушил полусгоревший помост и начал действовать топором. Он обрубил по краям и снял два больших куска слегка обгоревшей коры. Потом в очищенном от коры участке ствола вырубил продолговатую доску. Вынув ее, открыл внутреннюю часть дупла с округлыми гроздями сотов. Оставшихся пчел выкурил дымным факелом.

Наломав в бурдюк сотов, Сургун приладил вырубленную доску обратно, накрыл ее корой и перевязал заранее приготовленным лыком. Вокруг разоренного пчелиного жилья, привлеченные запахом разлитого меда, вились множество мух, ос, шмелей и пчел, среди них, наверное, были и те, которые уцелели от огня.

Юрша, конечно, слышал, как бортники добывали мед. Теперь, оказавшись участником сборов — он держал бурдюк, в него складывали соты — невольно сравнил себя с разбойником, который не только грабит труженика, но и безжалостно убивает его. Однако, взглянув на сосредоточенного и довольного Сургуна, Юрша оставил эти мысли при себе.

Затем Сургун направился к осине с обломанной вершиной. Здесь дупло было на значительной высоте. Пчелы, не чувствуя угрозы, продолжали трудиться. По команде старика Кузька белкой взобрался на осину и на верхнем крепком сучке закрепил веревочную лестницу. По ней-то и поднялся Сургун. Теперь действовал по-другому: осмотрел дупло, легонько обстучал его, не вызывая беспокойства пчел. Закрыл вход в дупло лукошком и закрепил его лыком, а щели заткнул пучками травы. Потом, немного спустившись вниз, вскрыл дупло, как и на дубе. Однако вырубленную доску снимать не стал, а только приподнял снизу и заставил Кузьку держать смолистый дымный факел около образовавшейся щели. Напуганные пчелы набились в лукошко, в огне факела их погибла небольшая часть. Сургун отнял доску, принялся выламывать соты и складывать их в бурдюк, повешенный рядом. Помощники, пристроившись на суку, отгоняли кружившихся пчел дымными факелами.

На этот раз Сургун взял только часть сотов, примерно половину оставил в дупле. Заделав вырубленный люк, он сдвинул лукошко так, чтобы пчелы могли свободно перебираться в улей. Спустившись на землю и убрав наполненные сотами бурдюки в кусты, он предложил пойти к озеру. Его здорово покусали пчелы, досталось и Кузьке и Юрше. Нужно было умыться и натереться настоем гвоздики, который имел с собой Сургун.

— Отмывайтесь, чтобы пчелиным ядом не пахло, на него пчела летит, погибшей подруге помочь спешит. А гвоздичный дух им не по нраву.

Прервав поучение, Юрша спросил Сургуна:

— Почему ты пчел на дубу не сохранил, как на осине?

— Тут на осине семья сильная, меда ей оставил в достатке, легко перезимует. А на дубу семья слабая была, хоть медом богатая. Если б я потревожил ее, она зиму не пережила бы.

До вечера осмотрели еще два дупла. Одно не тронули, а из другого выкурили пчел и взяли много меда... Сургун радовался:

— Мед тут лечебный, липник кругом. На будущий год, живы будем, весной десяток колод поставлю, медом и медовухой все ватажки обеспечу.

Эта первая ночь на пасечной луговине запомнилась навсегда... Заснув, Юрша увидел себя в Москве, в тронном зале. Кругом бояре и думные дьяки. Присмотрелся — под высокими шапками бояр знакомые лица Гурьяна, Демьяна, Неждана, Сургуна... А он сам в царственном одеянии шествует по ковровой дорожке к трону. Оступившись на тронной ступеньке, встрепенулся и проснулся... Шалаш. У входа — потухающий костер и ставшие привычными уханье и мыканье ночных птиц в лесу и на озере.

Юрша перекрестился: «Господи! К чему б такой сон?! Никогда даже в помыслах не было ничего подобного. И вот на тебе! Наваждение? — И тут же сонмище вопросов: — Может, давно пора подумать? Чего хочешь? Как жить дальше? Всю оставшуюся жизнь мыкать у ватажников? Ждать, когда атаманы выгонят или, того хуже, — расправятся как с неугодным...» И ни одного ответа на эти мучительные вопросы.

Залитый луной вход в шалаш загородила фигура Сургуна. Старик, оказывается, тоже не спал, он принес охапку лапника и веток с зелеными листьями, присел возле костра и принялся подкладывать в огонь веточки, а чтоб побольше надымить, сбивал вспыхнувшие языки пламени. Юрша поднялся и подсел к костру. Старик, увлеченный своим делом, казалось, не заметил его. Дым поднимался тугим жгутом и разрезался пополам: половина завихрялась внутрь шалаша и шевелилась вверху темным облаком, другая — вырывалась наружу и поднималась пепельным столбом к полной луне.