Старший брат царя. Книга 2

Непонятная слабость охватила его, закружилась голова, ноги подкосились, и он опустился в глубокий снег. Фокей сперва подумал, что князь молится, но тут же, почувствовав недоброе, бросился к нему. С его помощью Юрша поднялся на ноги, тяжело вздохнув, сказал:

— Кажется, заболел я, Фокей. Пошли в стан. Помоги. — А про себя подумал: «Не болезнь это, а выздоровление!»

Гурьян и его помощники обменяли пленных и, получив выкуп, проследили, чтобы при отходе из посада ватажники соблюдали порядок. Вечером поделили добычу: по установленному правилу ее треть поступала в копилку Кудеярова братства.

После дележа Гурьян с Нежданом вернулись в землянку, где Юрша и Фокей сидели у камелька. Еще раньше Фокей успел шепнуть Гурьяну о Князевой хвори, поэтому, увидев бледное сосредоточенное лицо Юрши, спрашивать о здоровье не стал, а сказал лишь:

— С Лебедянью замирились. Сколько-то поживем спокойно. — И, протянув кису с деньгами, добавил: — А это возьми, твоя доля.

Юрша не взглянул на кису:— Мне деньги не нужны. Клади в общую копилку.

— От денег, князь, не стоит отказываться, — заметил Неждан, стягивая сапоги. — Я вот в Москву собираюсь. Отдохнул тут у вас, даже жив остался, теперь пора за работу. Так вот мог бы твоим родичам денежку отнести.

Юрша слегка оживился:

— Спаси Бог тебя, Неждан, что вспомнил о них.

— Вот и ладно. Говори, где искать.

Князь рассказал о стрелецкой вдовушке Акулине, она должна знать, где укрывается его названая мать, жена Акима.

Гурьян с Нежданом долго совещались, кого в Москве посетить нужно, что вызнать. Иногда обращались к Юрше, но тот не вслушивался в их разговор и, чтобы понять, о чем речь, переспрашивал. Гурьяну стало ясно, что с князем творится неладное, и он предложил:

— Поедем со мной, Юрий Васильич, отдохнешь, поправишься.

— Я ничем не болен, — возразил Юрша, — но побывать у тебя не против.

С прошлой зимы боярышня Таисия считала себя опозоренной на веки вечные. Но появился Спиридон... Его преданная любовь тронула ее. Были и еще женихи из числа друзей брата Афанасия. Вот осенью объявился Яков Маркович. После ранения ехал к себе в Ковров, по пути заглянул в Собинку и задержался. Брат Афанасий обрадовался гостю нежданному. На что уж барыня Мария пьяниц терпеть не могла, а тут изменила своим привычкам, и сиреневый нос Якова не помешал. На следующий день, в воскресенье — день ее ангела, блаженной Марии — она закатила званый обед. Пригласила двух соседних помещиков с женами да священника Собинской церкви; пришлось и Таисии к столу идти.

Яков, увидев ее, даже протрезвел... Пили, ели, обменивались новостями. Таисия ждала удобного момента, чтобы уйти. И тут священник попросил:

— Поведай, Яков Маркович, в каких землях войсковал, кто изранил тебя? Ведь вокруг примирение вышло.

Оживился Яков, поправил повязку на раненой руке:

— Замирились, отче, да не совсем. Вокруг Казани котел кипит! Черемисы, чуваши всякие то платят ясак, в верности клянутся, то буйствуют. Наших там десятки каждый день костьми ложатся. Но у меня другая стать. Пострадал я на службе самому Висковатому, Ивану Михайловичу! — Теперь Яков рассказывал, обращаясь только к Таисии. Из-за такого внимания она чувствовала себя неловко, а не ушла — любопытство верх взяло. Яков же разошелся: — Меня думный дьяк Иван Михайлович с посольством послал. Туда, известно дело, самых сильных и храбрых отбирают. Меня, Наумку Длинного, опять же спальника государя Спирьку Фокина и полусотню лучших жильцов да детей боярских, да стрельцов сотни полторы. Ехали, как на смерть, с родителями прощались...

Таисия понимала, что Яков набивает себе цену. Но ведь с ним в поход ушел Спиридон! Где он теперь?

Тем временем Яков разливался соловьем, путая действительность с вымыслом...

На этот раз послы шли к ногаям и в Астраханское ханство. Послали туда действительно самых надежных, но Якова и Наума отправили подальше от двора за их разгульный образ жизни и буйный нрав, а Спиридона — по особому государеву указанию. С той памятной святочной ночи невзлюбил его царь, не стал доверять. Может, именно потому и послал, что из таких посольств редко кто возвращался.

Вниз по Волге двигались шесть посольских карбасов то на веслах, то под парусами. А правым берегом их сопровождали две сотни конников. Ночевали на берегу вместе. Беспокойные казанские места миновали без помех. Близ Жигулевской петли заметили ногайцев с полтысячи, они следовали за караваном судов левым берегом вплоть до впадения Большого Иргиза. Тут посольство разделилось — три карбаса пошли вверх по Иргизу, три других продолжали спускаться по Волге. И вот тут на вторую ночь... — доведя повествование до этого места, Яков в возбуждении вскочил из-за стола: — ...костры-то уж потухли, темь, как в преисподней! И татарский визг со всех сторон. Густо шли нехристи, откуда только их столько набралось. Я от сна очнулся, сразу все понял, схватил саблю и возопил: «Други! Бей неверных!» Ну и поднялись люди за мной, я впереди! Пока мы бились, татары карбасы подожгли, поминки богатые посольские разграбили. Однако скоро светлее стало. Агаряне проклятые поняли, что нас не сломить, вскочили на коней и деру. Мы многих недосчитались, моего земляка Наума тоже посекли. Царство ему Небесное!

— А Спиридон Фокин?! — невольно вырвалось у Таисии.

— Спиридон?.. А, Спирька. Не видел его больше. Мне, вишь, руку порубили и по голове стукнули, я без памяти валялся, когда наутро убиенных хоронили...

Таисия, не дослушав, ушла. Пыл у Якова сразу угас, да и застольники поняли, что наговорил он с три короба.

На самом деле нападение астраханских татар не было неожиданным: разъезды обнаружили их на дальних подступах и подняли тревогу. Стрельцы приготовились к отпору. А в это время татары другого отряда захватили карбасы и принялись пытать людей, желая узнать, где посольские поминки. Ограбив караван, зажгли карбасы. Что касается Якова, то он спал на одном из карбасов и храбрость свою проявить никак не успел. Проснувшись от шума стычки, он незамеченным просидел между бочками, а когда карбас загорелся, бросился в воду. Тогда-то и повредил себе руку.

В этой стычке русских было во много раз меньше, чем татар, и печальный исход боя был бы предрешен. Однако на этот раз их спасли ногайцы, те, что неотступно следовали за караваном по левому берегу. Когда они услыхали звуки боя, пустили лошадей вплавь, а сами схватились за хвосты и длинной хворостиной направляли их движение. Как только в отблесках горевших карбасов из воды появились неведомые всадники, татары в ужасе поспешно отступили.

Послы, плывшие в Астрахань, лишившись подарков и карбасов, вернулись берегом до устья Большого Иргиза, дождались послов из Ногайской орды и вместе с ними направились в Москву. Якову не положено было знать, что в этом отряде ехали к русскому государю послы от Больших Ногаев. Но многим было известно, что Ногайская орда находилась в давнем союзе с Астраханью. Однако в торговле астраханский хан мешал ногайским князьям, которые к тому же часто ссорились между собой. Особенно далеко зашла ссора между влиятельными братьями-князьями Измаилом и Юсуфом. Нынешние послы были как раз от Измаила, который предлагал свою помощь в войне с астраханцами. Иван принял и обласкал их и поручил Алексею Адашеву согласовать с ними совместные военные действия против хана....

Но вернемся к застолью в Собинке. Вскоре барыня Мария с подругами покинула трапезную, а друг Афанасия продолжал рассказывать были и небылицы. Дольше других молчал священник, но и ему меды развязали язык.

— Други мои, — молвил он, разглаживая свою ухоженную бороду, — был я накануне во Владимире, созывал нас, священников, владыка. И поведал, что думный дьяк Висковатый собрал воедино докуки и бесчестия, кои нанес нехристь астраханский послам и гостям московским, перечень сей без слез слушать невозможно. И приказал владыка служить всенародно панихиды по невинно убиенным. Вечная память им! И еще, святейший митрополит Макарий повелел в проповедях наших поминать всенепременно: в летописи, мол, указано, что Астрахань святым Владимиром Красное Солнышко отдана была сыну его Мстиславу. А потомки Мстислава суть сродники государя нашего Иоанна Васильевича. Сиречь настало время освободить дедину от злых ворогов!