Зелимхан

щими глазами. — Нет, Саламбек, людям надо

верить.

— Людям — да, — вздохнул сагопшинец, — но не

генералу Михееву...

— Нет! Этого не может быть, нет! — со стоном

воскликнула тогда жена...

Саламбек поднял голову. Ему казалось, что он еще

слышит этот стон, но это стонал Зока. На людях пастух

обычно никак не обнаруживал, что рана еще

причиняет ему страдания. Сейчас же он думал, что его никто

не слышит.

Саламбек опять лег, но сон теперь совсем его

покинул. Вдруг пришло твердое решение сейчас же

поехать в Сагопши и подчиниться воле односельчан. «Но

что скажет Зелимхан? — подумал сагопшинец. — Ведь

он же будет возражать, не позволит мне отдаться в

руки врагов... Нет, лучше не говорить ему об этом!

Скажу просто, что мне нужно поехать к семье».

* * *

Поздно вечером, проводив Саламбека, Зелимхан

отправился в Эгиш-аул, куда тайно переселилась его

семья. Выйдя из леса, он поднялся на невысокий бугор

и при свете луны заметил две осторожные тени,

двигавшиеся по краю оврага. Это были волки.

«Куда они? Видно, тоже к аулу, на добычу», —

подумал Зелимхан. Волки подошли ближе и замерли, то

ли удивленные, то ли испуганные неожиданной

встречен с человеком. Они долго стояли так, неподвижные,

как изваяния, слегка посеребренные светом луны.

Самец — худой, высокий, со впалыми боками, и самка —

пониже ростом, с большими, светящимися в темноте

глазами. Казалось, они не знают, куда им податься.

Через некоторое время к ним присоединились еще две

нары. Потом все они начали выть. Сначала протяжно,

на низких нотах, а потом все сильнее и выше.

Хотя Зелимхан с детства привык к этому

душераздирающему вою, все же каждый раз он вызывал в нем

смертную тоску и тревогу. «Волки воют оттого, что

голодны, — думал он, — значит, и для <них времена эти

не легкие...»

Харачоевец решил было перестрелять волков, но

пожалел патроны, а главное — не хотел он нарушать

тишину ночи.

Затем» почему-то перестав выть, волки внезапно

повернули назад и бесшумно направились к лесу, унося

на щетинистых спинах отсветы лунного серебра...

Зелимхан снова тронулся в путь. На душе у него

было неспокойно. Странным ему казался неожиданный

вечерний отъезд Саламбека. Еще за какие-нибудь два

часа до отъезда сагопшинец ни словом не обмолвился

о своем намерении, будто у него и в мыслях не было

этого... Да и вся природа сейчас вокруг Зелимхана

словно взывала к настороженности. Стояла такая

тишина, что казалось, и земля, и деревья, и редкие

звезды на небе прислушивались к его шагам и мыслям.

Абрек вошел в спящий аул, над которым висел

удушливый, тяжелый запах. Его приносил ветер от

трупов собак и других домашних животных, недавно

павших от мора и сваленных тут же, за аулом.

Зелимхан тихо постучал в закрытые ставни домика,

стоявшего в густом лесу. Через некоторое время он

повторил стук. Вышла Бици в темной одежде.

Пропустив мужа вперед, она тоже вошла в комнату и плотно

закрыла за собой дверь.

В маленьком окошке, прорубленном в стене, которая

разделяла помещение «а две комнаты, горела коптилка,

освещая обе комнаты сразу, но так тускло, что

харачоевец едва смог различить черты лица своей жены. Он

снял с себя оружие и усталый, будто пришел с поля

после трудной работы, тяжело опустился на

деревянные нары, покрытые ветхими матами из камыша.

— Где нана? 1 — спросил он прежде всего.

— Она не послушалась меня и легла в саду, —

отвечала жена виноватым голосом. — Только странно

мне, как она не услышала, что ты пришел!

— Зачем ты разрешила ей лечь на улице?

— Не слушается она. Все поджидала тебя, вот

и осталась спать там.

— На дворе прохладно, а она и без того больна, —

з тоне Зелимхана были забота и нежность.

— Да разве ее убедишь в чем-нибудь... Она бы и в

___________________________________________________

I Нана (чеч.) — мать, мама.

горы пошла за тобой, да вот, к счастью, не знает туда

дорогу.

Зелимхан молчал.

— Все здесь спрашивают, .верно ли, что тебя

похоронили вместе с Гушой, — сказала Бици, разжигая

огонь в печке.

— А ты что отвечаешь?

— Говорю всем, что да, верно.

— Не надо, — сказал Зелимхан мрачио, — Говори

всем, что я живой и на свободе.

— Зачем? — удивилась жена, — Может быть, нас

хоть ненадолго оставят в покое.

— Нет, не будет покоя ни вам, ни мне. И мертвым

теперь покоя нет! Веденские начальники собираются

раскопать могилы наших погибших, чтобы узнать, есть

ли я среди них.

— О аллах! — только и могла вымолвить Бици.

Она поставила перед мужем блюдо с едой.

Абрек с аппетитом поел ароматного отварного мяса

с галушками и запил все это двумя глотками еще

горячей чорпы. Потом, помрачнев, спросил:

— А дети ели?

— Только что накормила и уложила их спать, —

ответила Бици. — Муги все спрашивает: где дада,

почему он так долго не приходит домой?

Зелимхан не ответил. Он встал, подошел к спящему

сыну и, пряча под усами улыбку, положил голову на

подушку, где покоилась головка ребенка. Он смотрел

на сына с нежностью, чутко прислушиваясь, не

раздастся ли за окном какой-нибудь подозрительный шум.

Потом послал Бици за матерью.

Маленький Муги проснулся и, ухватившись за борг

отцовского бешмета, прижался к его груди. Приласкав

его, отец тихо сказал:

— Когда же ты вырастешь и станешь помогать

отцу?

— Я уже большой, дада, дай мне только вот это

ружье, — тараща сонные глаза, мальчик ухватился за

рукоять револьвера, торчащего из-за пояса отца.

— Дам, обязательно дам его тебе, — отвечал

Зелимхан, а сам подумал: «Не дай аллах, чтобы ты,

получив оружие, пошел по моим следам».

Вошла мать. Зелимхан, быстро вскочив, тепло

обнял ее и усадил справа от себя.

— Ну как, мама, поживаешь? Есть еще силы? —

спросил он старуху, стараясь подбодрить ее.

— Слава аллаху! — отвечала мать. — Не смею,

сын мой, противиться его воле. Он вознаградил меня

терпением.

Старая Хурмат говорила все это очень спокойно,

хотя душа ее надрывалась от боли. Так могут держаться

лишь сильные духом люди.

— Все молюсь, — продолжала она, — чтобы аллах

помог тебе в трудную минуту. Я верю, мои молитвы

дойдут до него и он поможет тебе.

— Баркалла, мама, обязательно дойдут и помогут.

Ты видишь, что пока мне сопутствуют одни лишь

удачи, — отвечал ей сын.

Бици все возилась у печки, украдкой поглядывая

на мужа, и взгляд ее был полон нежности и любви. Ее

обычно печальное лицо, на котором уже давно не

высыхали слезы, сейчас светилось улыбкой радости. Но это

счастье ее было так мимолетно, так много боли и

страдания ожидало ее впереди.

— Благодари аллаха, Зелимхан, он милостив, —

поучала мать сына.

— Я и так стараюсь, мама, — отвечал он.

— Да продлит он тебе жизнь, хотя бы ради вот этих

маленьких, — и старуха погладила спящих девочек.

— Ну вот, а теперь я пойду и усну спокойно, —

поднялась она. — Отдохните и вы.

Выйдя из дома, Хурмат не ложилась. Она сидела во

дворе, прислушиваясь к ночным шорохам, и встретила

сына тут же, на пороге дома.

— Ты уходишь? — спросила о-на, словно собираясь

этим вопросом остановить его, удержать.

— Да, мама.

— Неужто не удастся хоть немного пожиты

спокойно? I

— Нет, мама, мне этого не дано.

— Чего же ты хочешь добиться еще?

— Правды.

— Сын мой, ее же нет нигде, — сказала мать.

— А я найду, — ответил сын.