Старший брат царя. Книга 2

На этот раз Мокруша сдался. Но вскоре он нашел себе вдовушку и переселился к ней. Она жила в землянке, как большинство жителей поселка. Юрша изредка ходил к нему показать свои ноги, чаще Мокруша приходил сам. Он, как и на болоте, решил заняться лекарством.

Накануне Ильина дня в поселении появился Гурьян. Он нисколько не изменился, был загорелый, будто вылитый из куска бронзы. Дружески приветствовал Юршу:

— Э, Юрий Васильевич, а ты и побледнел и похудел! Ну, рассказывай, как государь приветил тебя за службу верную.

— Знаешь, Гурьян, твои люди тоже поработали мне во вред. Хоть спасибо за то, что с дыбы сняли.

— Согласен, грязная работа. Нужно было одного Неждана посылать. Ну, да ладно. Что было, то было. А ты мне порядком расскажи, чего царь выпытывал у тебя?

Юрша рассказал, ничего не утаивая. Гурьян презрительно заметил:

— Трусоватый царь! Своих боится! И простых людей не жалует.

— Не скажи, Гурьян. Он иных из простых в дворяне пожаловал.

— Я не про тех. Холопам жить хуже стало, многие бегут: кто в разбойники, кто к нам. Потому как бары дерутся, а у холопьев чубы трещат. А вот скажи, бывший государев сотник: могут ли бояре взаправду против Ивана пойти?

— Отдельные могут. И раньше и теперь опальные и в Литву и к татарам бежали. А сообща — нет, никогда они меж собой не договорятся.

Разговор затянулся надолго. Юрша понял, что Гурьяну очень хотелось, чтобы бояре перегрызлись между собой. Его даже не смущало, что этой грызней могут воспользоваться и татары, и Литва. В свою очередь: Юрша поинтересовался, зачем это ему. Гурьян ответил не очень охотно:

— Есть у меня одна думка, но говорить погожу. Народу то решать, а он у нас своевольный. Вот придешь на совет, все услышишь. А сейчас тебе о Кудеяре скажу. Для кого он разбойник, для других — атаман, защитник. Сила его в людях, в его братии. И разбрелись они по всей Руси ватажками. У каждой ватаги свой атаман, себя братом Кудеяра величает. А Кудеяр един, хоть и меняется он. До меня Кудеяром звался дед с Рязанщины. Вместе со своими приспешниками грабил и убивал всех подряд. Барам и купцам пощады не давал, да и другим атаманам помельче от него доставалось. Вот лет восемь назад собрались все атаманы. Против его воли собрались. Он их разогнать хотел, да его ватага трухнула и разбежалась. Схватили старика. Суд короткий: «Мил?» — «Нет, не мил!» — «Жить?» — «Нет, умереть». Тут же — на сучок, а рядом пятерых его дружков развесили. Старик с друзцами еще ногами сучили, как Кудеяром меня назвали. Рассказываю тебе это потому, чтобы знал, что у нас и такое бывает. А четыре года тому я тоже собирал атаманов, поссорился я тут кое с кем. Ну, ничего, посудили, порядили и меня опять назвали Кудеяром. А теперь я скажу тебе, где какие атаманы вольным людом правят. — Гурьян рассказывал, а Юрша недоумевал, зачем он открывает ему ватажные тайны. Тот, видать, догадался о его сомнениях: — Говорю тебе такое, что не всем ведомо. Мыслю, скоро пригодится оное. Потом с атаманами познакомлю...

Вместе с Гурьяном в поселении появился и Серега Шатун, которого называли вторым владимирским атаманом. А Сургун потом открыл, что он и есть муж Настеньки. В первый момент у Юрши появилось желание спросить Серегу о Таисии, но тут же отбросил эту мысль — откуда лесовику знать о боярышне.

На Ильин день рано поутру атаманы собрались неподалеку от поселения под мощными дубами на пригорке, откуда открывался вид на пойму всех трех рек. В лесу ватажники образовали заслон от посторонних — никто не должен знать, о чем будут совещаться атаманы. На пригорок притащили несколько стволов упавших деревьев, чтоб использовать вместо скамей, но, однако, большинство прибывших предпочли расположиться прямо на траве.

Юрша никак не мог отделаться от мысли, что перед ним главари шаек разбойников, поэтому в глаза ему бросались следы разврата, зверства и свирепости в их облике. Вон заросший, как леший, мужик в засаленном бархатном кафтане что-то рассказывает соседям, отчаянно жестикулируя. По жестам можно понять: изображает, как кого-то душит, рубит, вешает. Слушатели, под стать ему, покатываются со смеху. Тут всякие — есть и в купеческих поддевках, и в дорогих кафтанах. Рядом другая группа, на этих атаманах дорогие зипуны и чуги, мурмолки соболем оторочены. По внешности не разбойники, а дворяне среднего достатка. В их кружке знакомые — Гурьян, Демьян, Шатун. Но большинство собравшихся одеты в обычные суконные кафтаны, мало чем отличающиеся от ремесленного и торгового городского люда. Правда, все с ножами за поясами, с саблями. Юрша насчитал побольше полусотни атаманов.

К Юрше подошел Неждан и стал потихоньку объяснять, кто есть кто. Похожий на лешего, оказывается, был главный противник Гурьяна — первый атаман Дикого Поля, так сказать, местный хозяин. Бояричами вырядились атаманы ярославских, новгородских и подмосковных лесов. Те, что татарского обличия, — из Рязанских и Поволжских земель.

Неждан о всех рассказать не успел. На бугор вышел Гурьян, все затихли. К нему подошли и встали рядом его ближайшие помощники.

Гурьян поклонился на три стороны:

— Братья — товарищи-атаманы! Призвал я вас не в урочное время, еще год осталось мне атаманить. Но дело не терпит. Для начала хочу спросить вас, атаманы: верите ли мне во всем или нет? Люб ли я вам или не люб?

Тишина была ответом. Потом кто-то спросил:

— Чего вопрошаешь? Надоело кудеярить?

— Нет, не надоело. Премного благодарен вам за доверие. Но у меня к вам великое дело, и требуется, чтобы вы верили мне. Говорите, братья, кому не люб.

Собрание загалдело. Одни кричали: «Люб! Люб!» Другие: «Чего туман напускаешь? Говори». Но послышались и крики: «Не люб!», «Убрать надо!»

Гурьян выждал некоторое время и поднял над толпой руки:

— Тише, товарищи-атаманы! Тише! Пусть скажет тот, кому не люб.

На поляну вышел тот самый, похожий на лешего. Поклонился на три стороны и загремел:

— Братья-товарищи! Нам не люб Гурьян. Сговорившись с царевым боярином, послал тысячу наших людей под Казань. Видать, много отвалил ему боярин золота! Послать-то послал, а сколько назад вернулось? Трех сотен не наберешь, и половина из них калеки. И опять же прибытку принесли — Зайцевы слезы! Не надобен нам такой старшой атаман. Кончил я. — Поклонился и ушел на свое место.

Вспыхнувший гвалт Гурьян погасил быстро:

— Отвечаю. Никого насильно не посылал, шли по доброй воле. Верно, многие не вернулись. Какие побиты, какие на Волге осели вместе с Васькой. Вон, которые с Волги, подтвердить могут — многие из здешних к ним пристали. — В группе волжан раздался одобрительный гул. — И все это тебе хорошо известно, атаман Мизгирь! Но ты без стыда на меня клепаешь, будто я за людей деньги с боярина взял. Жизнью клянусь всенародно, поклеп это! Не будь я старшим атаманов, на Божий суд вызвал бы Мизгиря. Ну, кому еще не люб?

Выходили еще трое. Один сказал, что девку, взятую с боя, Гурьян отбил. Другой вспомнил — в дележе добычи обидел. Гурьян обстоятельно объяснил: девку взял не себе, у нее жених объявился из ватажников, ему отдал. Что обделил иных ребят, то верно — больше других давал тем, кто живота не жалел в набеге. Недовольные же в кустах сидели, а требуют наравне.

Третий противник Гурьяна особо заинтересовал Юршу. Был он высок и худ, кафтан висел на нем мешком. Поднялся — так ветви дуба головой достал.

— Братцы, старшой не люб потому, что его именем Неждан выгнал с болота боевого атамана Рановского. А за что? Собрался атаман побить какого-то колченогого! И за это изгоняют атамана! А?

На это Гурьян ответил:

— Ну, Жердь, погоди с этим делом. Человек этот тут, о нем разговор особый будет. Еще кому не люб?

Атаманы дружно ответили:

— Нету! Всем люб! Говори дальше. Будь старшим, будь головой.

Гурьян поклонился:

— Благодарствуйте! Теперь о деле. О мужиках разговор. Чураются нас мужики, татями кличут. Боярин их давит, а к нам они не идут. Тут, ясное дело, многие из нас сами виноваты, обижают мужичка. Придется потом кое-кому припомнить это. А опальные князья да дворяне вообще сторонятся нас. В Литву бегут, а не к нам.