Старший брат царя. Книга 2

Помолчали. Снег валил по-прежнему густо. Неждан вновь нарушил молчание:

— Звать-то тебя как?

— Слышал, чай, Мокрушей кличут.

— Так и при крещении назвали?

— Крестили Лукой, да я и сам порой забываю про то...

— Так вот, Лука, чем заниматься у нас будешь? Бездельников мы не любим. Каты нам не нужны, при нужде каждый ватажник может повесить или голову снять.

— Катом я по нужде стал, атаман. А так... Бабка моя травы собирала, людей пользовала. И я кое-что от ней перенял. На хлеб с квасом заработаю. Чирьяк вскочит, приходи, вылечу.

— Чудно! Лекарь — и вдруг кат! Сперва думал я, ты пустое мелешь, будто князя пользовать будешь. Теперь верю: вишь, князь спит, Аким стонать перестал.

— С Акимом плохо дело, голова. Ему покой нужен, а мы...

Так за мирной беседой и бежало время, подкрались сумерки. Река Пехорка впадает в Москву-реку, а по ней шел зимник на Коломну. Краем поймы реки проложили дорогу те, кому невыгодно было встречаться с государевыми разъездами да стражниками. На эту дорогу и свернул поезд Неждана. Сразу начались сугробы, у коней заплетались нога за ногу.

Вскоре подтвердилось, что этой дорогой пользовались недобрые люди. Передовые конники наткнулись на брошенные груженые дровни. Свежие следы вокруг них показали: хозяева только что отсюда бежали и увели лошадей. В дровнях мешки с овсом и кули с мороженой рыбой. Неждан нашумел на своих передовиков:

— Куда смотрели! Как ехали! Так вашу перетак!! С вами и на стражников напороться можно!

Те оправдывались:

— Ведь метель крутит!

— Они-то вас раньше заметили, сбежали!

— Так мы их сейчас...

— Я вам покажу сейчас! Они ограбили кого-то, может, за ними по следам стражники идут. Быстро покидайте в наш возок пару мешков овса да куль рыбы. Пригодится. И — вперед!

Поздним вечером пересекли Коломенский шлях, выбрались на реку Велинку и вскоре оказались у входа в пещеру, куда четыре дня тому назад пришел Неждан из деревни Хлыново, чудесным образом избежав полона. Юршу и Акима внесли в землянку. Вскоре там запылал очаг, тепло проникло во все уголки. Тут скопилось с десяток ватажников. Они, перекусив, сразу забрались на полати и захрапели. Для Юрши и Акима оставили свободное место близ очага. Мокруша занялся больными. Неждан наблюдал за его действиями. Тут же в глубоком молчании стоял Смертушка.

После обработки ног Юрши Мокруша заявил:

— Ну, князь, через месяц быть тебе на коне. Сила жизни в тебе большая!

Потом принялся за Акима.

Тут в землянке при свете очага и лучин Юрша впервые увидел ноги Акима, и ему стало страшно. Пальцы и ступни обуглились, выше щиколотки шли черные и темно-синие мокрые пятна, до самых колен вздулись волдыри ожогов. Какие же мучения терпел он!

Мокруша прокалывал волдыри иглой, смазывал чем-то. Потом из склянки намочил тряпки и обернул ожоги. Не завязывая их, обратился к Неждану:

— Голова, скоко тут будем стоять?

— Не знаю. Послал ребят разведать дорогу. Можно бы завтра вечером уйти.

— Так... Дела у Акима плохие. Дня бы на два задержаться надобно. Будем ноги отрезать.

Юрша вскрикнул:

— Отрезать?

— Да, по колени. И сейчас. Через день-два будет поздно.

Юрша перекрестился:

— Помилуй нас, Господи! А без ног останется жив?

— Мужик здоровый, должен поправиться. А может, и умрет, тут дело такое. Вина зелена нужно. Голова, сможешь достать?

— Достану. К старосте твоему, Юрий Васильич, схожу. Твое поместье тут рядом.

— С утра иди.

Пока разговаривали, Аким лежал с закрытыми глазами, стиснув зубы. Не открывая глаз, глухо спросил:

— А меня слушать будете?

Ответил Мокруша:

— Твое слово главное, тебе терпеть.

— Тогда вот что: родился я с двумя ногами, с двумя и умру.

— Так это правильно. Однако ж с обрезанными поживешь еще, своих повидаешь. А так в антоновом огне сгоришь за полседмицу.

— Пусть сгорю. Ноги резать не дам. Юрий Васильич, скажи твое слово.

— Отец, подумай. Ведь и без ног живут.

— Я ползать не хочу, никогда не ползал. — Аким тяжело вздохнул. — А ждать тут нечего. Неждан, увози Юрия Васильича подальше скорее. Спасешь его, тебе многие грехи зачтутся. А меня брось здесь, обуза я для вас, — слезы сверкнули на его глазах.

Юрша взял его за руку:

— Успокойся, отец. Никто тебя не бросит тут. Хочешь оставаться с ногами, будь по-твоему.

Мокруша с досадой крякнул, сменил компресс и завязал тряпьем ноги Акима.

Для Юрши ночь прошла в полузабытьи. Мокруша раза два слезал с полатей и менял на его ногах тряпки, намоченные резко пахнущей жидкостью. Но, несмотря на это, ноги сжигал жар, резкая боль часто мутила сознание. Мокруша менял тряпки и у Акима, но тот не шевелился и не стонал. Его неподвижность пугала Юршу. Но когда подбросили дров в очаг и огонь разгорелся, стало видно, как грудь Акима резко поднималась и опускалась, он дышал неглубоко и очень часто.

Мешали уснуть ватажники. Они во сне громко бормотали, ругались и натужно кашляли, особенно Неждан — надо полагать, что часть ночи, проведенная в конуре, дала себя знать. Еще до того как в неплотно закрытой дымовой продушине показался дневной свет, Неждан поднял ватажников и, похлебав тюри, ушел. В пещере остались два ватажника: Смертушка и одноглазый старик Дергач, который следил за очагом, приносил дров и в маленьком казане готовил завтрак. Юрша много слышал о святотатстве ватажников, но здесь он своими глазами увидел, что они блюли пост, большинство крестилось перед едой, но спать ложились без молитвы: нет, не мучились они совестью — только залягут, как тут же начинают храпеть на разные голоса.

Смертушка зорко и неотступно следил за Мокрушей. Если тому требовалось выйти из пещеры, шел за ним, прихватив с собой лук и колчан со стрелами. С длинным ножом он никогда не расставался. Спал очень чутко: стоило подопечному привстать или пошевелиться, он, только что беззаботно храпевший, уже сидел на полатях, держась за рукоятку ножа. Во всех случаях произносил только одно: «Г-гы», с разными оттенками, в зависимости от настроения.

Теперь в землянке стало спокойней. Потрескивали дрова в очаге, слышно было, как вверху бушевал ветер. Этот гул успокаивал, и Юрша после очередной перевязки даже не заметил, как уснул. Проснулся неожиданно и удивился — в продушине не видно дневного света. Значит, проспал целый день! Мокруша сразу подошел к нему.

— Тот сон называется богатырским, на пользу он. Давай перевяжу твои ноги, да пообедаешь. Сейчас тебе требуется спать и есть, все это для поправки.

Стали собираться ватажники, вскоре пришел и Неждан. Все были голодные и жадно накидывались на еду, которую в изобилии готовил дед. Утолив аппетит, Неждан подсел к Юрше:

— Юрий Васильич, по дорогам пока тебя не ищут. Но через день-два появятся новые заставы. За это время успеем уйти за Коломну, может, подойдем к Тульской засеке. Однако вокруг Коломны много царских войск, много гонцов. Можем на них нарваться. Силы наши малые, не отобьемся. А может, и проскользнем. Другая стать: сидеть и ждать, пока бросят искать. Потребуется не меньше месяца, а может, побольше. А там вдруг ранняя весна, придется пережидать разлив. Только к Троице выберемся на Дикое Поле. Так вот, Юрий Васильевич, тебе решать.

— Как же я буду решать лежа на полатях. Тебе виднее, Неждан. Как ты сам думаешь?

— Если бы вы с Акимом могли сидеть на конях, мы ушли бы нынче же. С возком проскочить труднее и заметнее он. Я думаю, нужно ждать.

Юрша обрадовался:

— Значит, остаемся?

— Придется, Юрий Васильич.— Слава богу! И Акиму легче...

Мокруша безнадежно махнул рукой:

— Ему теперь все равно.

И действительно, Аким ко всему относился безразлично. Лежал, стиснув зубы, с закрытыми глазами. На вопросы отвечал только односложно: «да», «нет». От еды отказывался.

Юрша пододвинулся к нему, стал говорить, что они остаются здесь надолго, пока ему станет легче. Аким никак не показал, что слышит. Юрша дотронулся до его плеча: