Солнце над Бабатагом

Ночью, нагрузив верблюдов мехами с водой, бригада двинулась в обратный путь на кишлак Варганзи.

Луна, светившая с темно-зеленого неба, заливала барханы призрачным, светом.

Теплый ветер доносил от колодцев плач, визг, вой и хохот шакалов. Звуки эти то росли, то, обрываясь, замирали вдали…

Спустя несколько дней полк возвратился в Каттакурган.

Больной комбриг Деларм с осунувшимся, желтым от лихорадки лицом лежал в постели и слушал Петрова, который только что слез с лошади и, пройдя к комбригу, рассказывал ему о разгроме Абду-Саттар-хана.

— Вот это молодцы! Лихо разделали! — слабым голосом говорил Деларм, слушая комиссара. — А меня тут так трясло, думал, умру. Тропическая малярия. Три дня температура на сорок одном с десятыми держалась… Врач говорил — хотел гроб заказывать. Да. Еле отошел… Спасибо товарищу Шарипову. Не забывал меня. Частенько захаживал.

— Ну, что у вас нового? — спросил Петров.

— Да, что же я тебе сразу не сказал! — спохватился Деларм. — Из Ташкента приехал председатель ЧК. — Он понизил голос, оглянулся на дверь. — Ну, зашел ко мне, товарищ, Мамедов его фамилия, и просил, чтобы его приезд остался в секрете. С ним еще несколько человек.

— Ты не знаешь по какому делу?

— Нет. Он ничего не говорил. Только интересовался, когда ты вернешься.

— И давно они здесь?

— Дня четыре…

За дверью послышались грузные шаги. Без стука вошел невысокий коренастый человек в гимнастерке. Оглядев присутствующих быстрыми зоркими глазами, словно ощупывая, он подошел к Петрову и, назвавшись Мамедовым, крепко пожал его руку. Потом он дружески кивнул Деларму и, подвинув себе стул, присел к столу.

— А откуда вы меня знаете, товарищ Мамедов? — удивился Петров, с любопытством рассматривая его монгольского типа лицо.

— Я всех знаю, — сказал Мамедов, прищурившись. — А с вами, между прочим, встречались в штабе Туркфронта.

— Не помню.

— Вы с одним командиром стояли в коридоре, а я мимо прошел.

— А-а! Возможно, — сказал Петров.

— Товарищ Петров, скажите, пожалуйста, какой у вас есть материал на Улугбека? — спросил Мамедов, быстро взглянув на него.

— На Улугбека? — Петров в раздумье провел рукой по лицу. — Да, собственно, все то же, о чем я сообщал военкомдиву. То есть, басмачам дважды становилось известно о наших предполагаемых действиях. Ну, а потом последний случай с избиением дехканина. Я расцениваю подобные действия как провокационные. Так я и говорил товарищу Шарипову.

Мамедов побарабанил по столу короткими узловатыми пальцами.

— Да, — сказал он. — В Ташкенте нам удалось кое-что раскрыть. Несомненно, что мы имеем дело с какой-то тайной организацией. Но мы еще не знаем, ведут ли нити в Каттакурган… Во всяком случае, ваше сообщение очень помогло нам. Пока, конечно, прошу держать наш разговор в строгом секрете, чтобы не напугать кого не нужно.

— Ну, это само собой разумеется, — сказал Петров. — Об этом будем знать только мы с вами и товарищ Деларм.

— Да. И все-таки я разберусь, кто здесь помогает басмачам! — проговорил Мамедов с твердой уверенностью.

В коридоре послышались торопливые шаги. Дверь широко распахнулась, и в комнату вошел Шарипов с радостным выражением на бородатом лице.

— А, начальство! С приездом! С победой! — быстро заговорил он. Подойдя к Петрову, он сделал движение, словно собираясь обнять комиссара. — Сейчас праздник, пир на весь полк устроим! Все даем — вино даем, баранов даем! — весело говорил Шарипов. — Абду-Саттар-ха-на разбили! Ай, буденновцы! Ах, молодцы! Ай-я-яй, какая победа!.. Теперь всем басмачам будет крышка!..

Если в Западной Бухаре басмаческое движение шло на убыль, то в Восточной оно только еще разгоралось. Энвер-паше удалось вновь собрать большие вооруженные силы. Но хотя со времени сборища в Бабатаге прошло уже около трех месяцев, он не смог пока даже на шаг приблизиться к осуществлению своих планов.

«Верховный главнокомандующий всеми войсками ислама, зять халифа и наместник Магомета», как значилось на его серебряной печати величиной почти с чайное блюдце, был, как уже известно, разбит Красной Армией под Байсуном и отошел в глубь Восточной Бухары: А тут еще совсем не вовремя он окончательно поссорился с Ибрагим-беком.

Произошло это так. После неудачи под Байсуном Энвер-паша, будучи в плохом настроении, в разговоре с приближенными назвал Ибрагим-бека локайским вором. Ибрагим-бек озлобился. И если он раньше тайно выступал против ненавистного ему турка, то теперь выступил открыто, со всей яростью обрушившись на него.

Называя Ибрагим-бека локайским вором, Энвер-паша по сути дела был прав. Действительно Ибрагим-бек раньше был конокрадом, и в свое время локайцы с позором выгнали его из своего племени, как вредного и опасного человека. Тогда он поступил охранником к гиссарскому беку. Вскоре ему представился случай «отличиться». Батрак-дехканин в пылу гнева ударил обкрадывавшего его сборщика податей — закятчи. Бек приказал казнить нарушителя шариата. Среди населения палача не нашлось. Тогда эту роль взял на себя Ибрагим. Он собственноручно перерезал горло молодому узбеку, — и труп висел три дня на площади, перекинутый через шест, как баранья туша. Старуха-мать ползала, причитая, у ног единственного сына. Она не имела денег, чтобы выкупить тело, и труп был выброшен на съедение шакалам.

Ибрагим вскоре выдвинулся и стал юзбаши — сотенным. Во время бегства эмира бухарского Ибрагим сумел хорошо услужить ему, приняв самое деятельное участие в уничтожении восставших дехкан, попал в большую милость и получил титул бека.

Теперь Ибрагим-бек ждал окончательного поражения Энвер-паши, чтобы самому возглавить басмачество, а пока писал доносы эмиру бухарскому.

После поражения под Байсуном местные басмаческие шайки начали окончательно разлагаться, воровские элементы занялись грабежом, а насильно завербованные дехкане стали возвращаться в свои кишлаки.

Общее разложение шаек ускорила также страшная смерть главного ишана Энвер-паши. Во время боя ишан с кораном в руках исступленно звал «правоверных» в атаку. В это время в его ватный халат попал пыж из охотничьего ружья — стрелял кто-то из добровольцев узбеков, халат вспыхнул, и ишан сгорел живьем.

Этот случай породил множество разговоров и толков. Выходило, что сам аллах помогал «неверным кяфирам», которые, оказывается, вовсе не пилили деревянной пилой захваченных в плен «правоверных». У пленных из числа мобилизованных насильно дехкан только отбирали оружие и после соответствующих разъяснений отпускали домой.

Отступив в глубь Восточной Бухары. Энвер-паша пополнил поредевшие ряды за счет добровольцев из реакционных элементов. Но его серьезно беспокоило неприязненное, а зачастую и открыто враждебное отношение местного населения.

В это время части Красной Армии, ликвидируя по пути мелкие разбойничьи шайки, прошли Локай и с двух сторон выходили к Бальджуану, чтобы уничтожить Энвер-пашу.

Получив сообщения о движении Красной Армии, Энвер-паша решил выйти навстречу и разбить противника по частям. С этой целью ранним утром четвертого августа он также двинулся на Бальджуан…

Юноша Ташмурад, сын Назара-ака, записанный отцом в басмачи еще во время памятного сборища восточнобухарских племен в Бабатаге, ехал в одном ряду с братьямм-медниками Абдуллой и Рахимом и, придерживая повод бодро бегущей лошади, посматривал вперед из-под чалмы.

В широкой долине между горами сплошными колоннами рысью двигалась конница.

Зеленые, белые, желтые значки и знамена с выкрашенными в красную краску конскими хвостами, развеваясь, мелькали в густых тучах тяжело клубившейся пыли.

Басмачи, не задерживаясь ни на секунду, шли к Бальджуану…

Еще с вечера пронесся слух, что вскоре предстоит большой бой с «неверными», и братьев-медников, особенно толстого Абдуллу, заранее била нервная дрожь. После неудачной попытки к бегству каждому из них, как известно, досталось по двадцати палок. Они снова пытались бежать. Их схватили, дали по пятидесяти палок и объявили, что в следующий раз подвесят за ребро вниз головой.