Солнце над Бабатагом

Атака перешла в короткие схватки. Там и здесь, кружась, рубились всадники в летних буденовках, чалмах, мохнатых папахах. Постукивали редкие выстрелы. Высоко задрав голову, промчался жеребец со сбитым под брюхо седлом. Два всадника на полном скаку наскочили один на другого. Лошади вздыбились и, ударившись грудью, упали на землю.

Зара вбежала в юрту и теперь стояла у внутренней стенки, прикрыв лицо руками.

Послышались шаги. Зара открыла глаза. Какой-то рыжеватый человек с длинным лицом, вбежав в юрту, бросился к ней и сильным движением сорвал с ее груди завеску монет.

— Не бейте… Не убивайте меня! Я ни в чем не виновата! — закричала она, падая перед ним на колени и делая попытку обхватить его ноги руками… — Саиб, не губите меня… Я знаю, я видела вас!

— Знаешь! Где ты меня видела? — заорал человек, глядя прямо в лицо женщине.

— В Афганистане… В Кабулег… Вы — Томас-саиб! — прошептала она с дрожью в голосе.

Грянул выстрел.

Убедившись, что Зара мертва, человек стал лихорадочно шарить в сундучке, окованном медью. Под руку ему попался увесистый мешочек, туго набитый золотыми монетами. Он сунул мешочек в карман и выбежал вон, чуть не сбив с ног охваченного ужасом Саид-Абдуллу, который метался в поисках укромного места. Еще при первых выстрелах казначей забрался под кучу стеганых одеял, но тут же решив, что это убежище ненадежное, он оставил его. Увидев незнакомого ему человека с длинным лицом, Саид-Абдулла подумал, что пришел его конец, и даже закрыл глаза. Но незнакомцу, видимо, было не до него. Во всяком случае, он пробежал мимо, не тронув Саид-Абдуллу.

Вокруг все еще стояли серые сумерки. Среди них мелькали тени скачущих всадников. Вдали постукивали редкие выстрелы.

Саид-Абдулла чуть было не вскрикнул от радости, между юрт стоял чей-то оседланный конь. Второпях совершенно не сообразив, что лошадь, как обычно, была привязана за ногу к колу, он вскочил в седло, разобрал поводья и, взмахнув плетью, помчался.

«Что за чудо?»— подумал Латыпов. Он увидел, как тучный всадник, низко пригнувшись к луке, скакал галопом по кругу. Но он тут же сообразил, что происходит. Несмотря на то, что кругом гремел бой, его рябоватое лицо расплылось в улыбке.

— А ну, дядя, слезай! Приехали! — объявил он, когда аркан крепко замотался вокруг прикола и лошадь казначея остановилась, — Слезай! Ну?! Кому говорю!

Саид-Абдулла смотрел на него круглыми от ужаса глазами. Мелкая дрожь била его полное тело.

— «Друг… Я — свой… — забормотал он срывающимся от волнения голосом. — О, валла!.. Я не противник… Я купец… Савдогар… Билясан?.. Понимаешь?..

Латыпов оценивающе смотрел на Саид-Абдуллу. Этот перепуганный насмерть рыхлый человек с дрожащим дряблым лицом не был похож на басмача. И уже зная, что среди кочевья находится купеческий караван, Латыпов хотел было отпустить Саид-Абдуллу. Но вдруг подскакавший джигит с винтовкой в руке закричал полным ярости голосом:

— У, ялганчи! Улль!

Саид-Абдулла кулем скользнул с лошади, собираясь бежать, но выстрел джигита настиг его. Он привскочил, прошел шага два, вихляя, раздирая руками халат на груди, и грузно упал на песок.

Со всех сторон подъезжали на выстрел всадники. Прискакал Гриша, держа в руке опущенный клинок. За ним подъехал Климов, в атаке потерявший из вида приятеля (Кузьмич, как обычно, замешкался где-то в тылах). Следом прискакали два бойца из первого взвода. Но тут появившийся из-за бархана всадник с рыжими усами закричал сиплым дискантом:

— Ребята, ну что вы делаетя? Ну как вы, ей-богу, не понимаетя? Слышитя, сбор играють? Айда все за мной!

Действительно, у колодцев, где остановился штаб группы, трубач трубил сбор.

Тут же, прислонясь спиной к стенке колодца и устало вытянув длинные ноги, сидел Ипполитов, допрашивающий вместе с Петровым пленного курбаши. Агентурные сведения, полученные за несколько дней до похода в пески, подтверждались: Абду-Саттар-хан имел приказ Энвер-паши объединить все шайки под своим командованием и вырезать город Каган, где размешался штаб 13-го стрелкового корпуса. Своевременный разгром банды помешал этому намерению.

Допрашиваемый курбаши плакался, говоря, что он пошел к Абду-Саттар-хану не по своей воле, а его послал бай, пригрозивший в случае неповиновения не дать ему в аренду земли…

Начинало смеркаться. Вблизи колодцев пылали костры. В больших чугунных котлах — казанах — варился ужин. Тут же на кошмах, коврах, а то и просто так, на песке, подложив под голову локоть, спали бойцы.

Рядом с Вихровым лежал Кондратенко. Их отношения определились еще с первой встречи. Вихрову нравился своей простотой этот веселый молодой командир. И он, вспоминая, как ему самому было трудно в первое время по прибытии в полк, старался во всем помогать Кондратенко.

От костра потянуло запахом жареного мяса. Вихров почувствовал, как ему хочется есть.

Кондратенко приподнялся и взглянул на него.

— Попьем? — предложил с улыбкой, зачерпывая полную кружку воды из стоявшего рядом брезентового ведра.

Вихров, хотя уже и не очень хотел пить, но все же с наслаждением выпил кружку холодной пресной воды.

— Да, хорошо, — сказал он.

— Все-таки нашему эскадрону повезло, — подхватил Кондратенко, — потери небольшие.

— А вот Кошевого из первого эскадрона убили, — поднимая голову, сказал Латыпов, который, казалось, давно уже спал. — Рядом бежали. Пуля в самый лоб стукнула… Жаль его, старый буденновец. Семен Михайлович сколько раз его отличал. Такой был рубака.

— Рубака! — подхватил Гриша. — А вы видели, как наши джигиты из мусульманского отряда сегодня дрались? Дым с огнем! Как рванули в атаку — и пошли, и пошли, только перья летят!

— Я видел, как у них один жеребец схватил, значит, за холку басмаческого, повалил, подмял под себя вместе с басмачом и давай, значит, ногами топтать, — сказал Латыпов.

— Это они на пайге так приучились, — пояснил Гриша.

— Я вот все смотрю на Гришу, — заговорил Кондратенко, — смотрю и вспоминаю, что в вашей дивизии должен служить один мой землячок. Такой же дядя здоровый.

— Кто такой? — поинтересовался Латыпов.

— Дерпа. Не знаете, в каком он полку?

— Дерпа? — подхватил Вихров. — Так он же нашего полка. Сейчас он в высшей школе… Он тоже из Донбасса.

— А разве вы донбассовский? — спросил Гриша.

— А как же! Из Ровеньков. Знаете?..

— Из Ровеньков? Я знаю. Бывал, — сказал Кузьмич, присаживаясь.

— Что это вас, товарищ доктор, вроде раздуло? — спросил Гриша, с улыбкой глядя на лекпома.

— Ведра два воды выпил. Факт. Еще пить хочется.

— Смотрите, товарищ лекпом, чтобы у вас рыба не развелась в животе, — сказал серьезно Кондратенко.

— Как это рыба? — насторожился Кузьмич.

— Очень просто.

— Изволите шутить, товарищ командир, а мне не до смеха.

— Что так?

— Есть, здорово хочется, — кивая в сторону котлов, снисходительно ответил лекпом. — Пейпа! Пейпа! — крикнул он фуражира.

— В чем дело? — спросил тонкий голос.

— Ты что же спишь! Ведь у тебя обед, факт, подгорает!

— Это, может, у кого другого. Только не у меня, — спокойно отвечал толстяк, исполнявший обязанности повара. Он поднялся, подошел к котлу и, подняв крышку, попробовал плов. На его красном, с блестящими щеками круглом лице появилось блаженное — выражение. Он облизнулся.

— Ну как? — спросил Кузьмич.

— Через полчаса будет готово.

— Смотри, чтобы все было в порядке! Надо хорошенько ребят накормить.

Лекпом внушительно покашлял, угрожающе пошевелил усами и направился к юртам.

Неподалеку от того места, где лежали Вихров и Кондратенко, послышался смех. Вихров прислушался. Разговор шел о том, как можно до смерти напугать человека. Сачков рассказывал молодым бойцам о своей службе в драгунском полку в начале германской войны. Драгуны, разъезд в шесть человек, встретив по дороге корчму, крепко выпили. Однако все могли ехать дальше. Только один, хватив лишнего, захрапел тут же у ног привязанной лошади. В это время с другой стороны к корчме подходил немецкий разъезд. Услышав, что свои уходят все дальше, лошадь, как это обычно бывает, начала беспокоиться и наступила на спавшего драгуна. Тот спросонья заорал, засквернословил дико-отчаянным голосом. Немцы испугались и удрали…