Баязет

ука три икринки

продавала...

На майдане Хаджи-Джамал-бек решил купить новую саблю.

- Лучше этой, - показал лазутчик на старую, висевшую у бедра, и стукнул по ладони мешочком с монетами.

Торговец оружием, медлительный и красивый перс с бородой ярко-красного цвета, величественно повел рукою вокруг себя, предлагая осмотреться. Выбор орудий убийства был в его лавке богатый:

висели алебарды с лезвиями в виде полумесяца, широкие зубья ятаганов мрачно мерцали в углу; специально для пыток были выставлены на продажу уродливые щипцы с крючьями.

- Буюр (изволь)! - сказал перс, снимая со стены тонкую и гибкую, как ивовый прут, саблю дамасской стали.

Хаджи-ДжамгГл-бек скинул с правого плеча куртку, велел народу посторониться и свистнул саблей сверху вниз и направо. Тоненько пропел в ответ рассеченный воздух, и тогда лазутчик поднял с земли ржавый гвоздь и положил его перед собою на доску.

- Я проверю еще и закалку, - сказал он.

- Зачем не веришь мне? - вроде обиделся лавочник. - Можно не верить женщине, моряку и пьянице: женщина - обманет, моряк - потонет, а пьяница ничего не помнит. Я в щербет добавляю вина всего три капли. Я не выжил еще из ума, чтобы пускаться в плаванье. И, наконец, я, слава аллаху, не женщина. Скажи, найдется ли у тебя восемь динаров, когда этот гвоздь розорвется пополам, едва ты коснешься его благородным лезвием?

Хаджи-Джамал-бек с размаху опустил клинок, и две половинки гвоздя разлетелись в разные стороны.

- Пять динаров, - сказал лазутчик и купил себе саблю.

И со дна речного бабка

воротилась,

Вся деревня на блудницу

подивилась...

Острие пики уперлось прямо в грудь Хаджи-Джамал-бека, и лазутчик увидел перед собою богатого всадника, который кольнул его пикой.

- Не ты ли, - сказал всадник, - не ты ли, грязная собака, сидел недавно в Тифлисе и продавал на улице чихиртму и хаши?...

Я тебя узнаю, шакал, перебежавший к гяурам, чтобы лакомиться их объедками!

Острие пики рвануло рубаху лазутчика, пролетело куда-то мимо и снова отскочило назад, готовое для последнего удара. ХаджиДжамал-бек перехватил пику рукой, закричал на курда:

- Зачем не говоришь, а блюешь словами. Спроси любого, и тебе скажут, где я провел эту ночь. Ты сам, вонючий шакал, валялся на кошмах под звездами, а я нежился в шатре твоего всемогущего шейха Джелал-Эддина. Убери свою пику!...

Его отпустили, и он пошел далее. А вокруг кишел богатствами майдан. Все, что было накоплено поколениями армян и евреев, сейчас переходило из рук в руки, менялось и просто отбиралось сильным у более слабого. Шныряли в толпе быстрые курды, плясали за деньги наемные "мутрибы" из цыган, и тут же местный кадий, вооружившись молотком, приколачивал большими гвоздями за уши к столбу какого-то купца, нечестно продавшего свой товар. Купец истошно орал, кадий деловито стучал молотком, из ушей купца текла кровь...

В сопровождении толмача и телохранителей здесь же блуждали, посматривая на этот вавилон, английские корреспонденты,