Баязет

е рекогносцировки и предвидел издалека, что Баязету предстоит осада, снять которую будет нелегко. Что же мог поручить Никита Семенович своему старому другу накануне своей гибели?

- Мы тогда долго беседовали, - рассказывал Сивицкий, не глядя на прапорщика. - Уже ночью... Вино было. Да. Но это не мешало. Я, конечно, не соглашался. И вот этот револьвер. Глупости!

Я так и сказал ему - глупости! Но он был настойчив. Он видел дальше меня... Вы, барон, понимаете: здесь ее опоганят и продадут.

Как мешок орехов. У них так и написано в Коране: женщина - как мешок орехов. И он боялся этого. Он не мог оставить ее так.

Клюгенау выглядел спокойным, только чаще моргал из-под очков.

- А вы? Что же вы? - спросил он.

- А что - я?.. Я говорил - нет, глупости... ерунда! Он меня убедил. И взял... Я взял... вот это, - Сивицкий показал на револьвер. - Системы "ле-фоше". Семь камор. Пули из мельхиора. Я ведь врач. И знаю, куда надо выстрелить. Хватит и одной. Наповал...

Вы думаете, мне легко было дать ему слово?

- Не думаю.

- А тяжело-то вот стало только сейчас. Башибузуки ревут за стенкой. Жуть!.. Ворвись они сюда, и я знаю, чем это все кончится.

Мы тогда долго с ним говорили. Была только одна оговорка: "Если она согласится на это".

- И она... согласилась? - спросил Клюгенау.

- Кой черт! - вспыхнул врач. - Я еще не выжил из ума, чтобы спрашивать женщину об этом! Всю жизнь я лечил людей, но не убивал...

Сивицкий решительно передвинул револьвер через стол к прапорщику Клюгенау.

- Вот и все, - устало сказал он. - Вы, надеюсь, не откажете мне в этом. Я знаю, что ваше отношение к ней гораздо сложнее, чем многие думают. И вы сами не пожелаете, чтобы она попала в чьи-то грязные лапы!

Клюгенау передвинул револьвер от себя на середину стола.

Теперь он лежал между ними, блестя вороненым дулом, почти красивый в своем железном безобразии ломаных линий.

- Вы... ошиблись, - заключил Клюгенау. - Моя рука не сильнее вашей. Я могу убить себя. Могу, наконец, убить и вас.

Но выстрелить в женщину, которая стала для меня... Нет, господин капитан. Очевидно, вы измеряли мое благородство каким-то преувеличенным аршином!

Сивицкий медленно, почти с усилием произнес в ответ:

- Но я знаю силу вашего духа, барон... Вы не смеете отказать мне. Я перебрал всех людей в гарнизоне, кто был бы способен на это. Нет, только один вы не спасуете в нужный момент. Вы же ведь не поэт, а солдат, Клюгенау. Вы прирожденный солдат!..

- Нет, - снова повторил Клюгенау.

Сивицкий, сразу же поникнув плечами, опустился на стул.

- Боже мой, зачем же я тогда рассказал вам все это? Такое ведь не говорят никому... Просто я - старый дурак!

- Нет, - отчеканил Клюгенау, вставая.

Врач поднял лицо:

- А если я вас буду просить? Умолять буду? Поймите, что я не могу иначе...

- Нет. Не надо меня умолять. Dixi! - закончил барон по-латыни, и врач его понял.

Клюгенау ушел. Сивицкий вдруг скособочил толстый неопрятный рот, мятое