Пером и шпагой

г и храбрость генералов, Российска грудь твои орудия, Шувалов!" - так писал тогда Ломоносов)...

И, как всегда в критические моменты, король позвал:

- Зейдлиц!

Но в ответ услышал - совсем неожиданное:

- Король, мои эскадроны не железные. Фридрих разбил трубу о дерево, в ярости топал ногами, крича на Зейдлица, как на последнего лакея:

- Я все равно не слышу твоих слов, сейчас мне плевать на все слова, какие существуют на свете... Иди в атаку не рассуждая!

Зейдлицу уже подводили боевого коня. Порыв ветра раздул парусом его белую гусарскую накидку - как саван, как саван. Он вдел уже ногу в стремя, но продолжал огрызаться:

- Это безумие, король, бросать на ветер мои славные эскадроны!

- Безумен тот, кто осмеливается спорить со мною.

- От нас же кусков не останется, король.

- Какое мне дело до этого, - вперед!

- Повинуюсь, мой король...

Зейдлиц вскинул свое поджарое тело в мокрое от пота седло. Жестоко надрал уши лошади, разозлив ее перед атакой. Выдернул палаш из ножен, и при свете угарного дня блеснула сизая, как воронье крыло, страшная боевая сталь.

Секретарь короля де Катт был рядом, со своим альбомом. "Что-то надо сказать для истории... Но - что сказать?"

- Мы будем перебиты, - вот что сказал Зейдлиц. И грозная лавина конницы (лучшей конницы мира), взлягивая землю, взметая клочья дерна и песок, рванулась вперед...

Салтыков, увидев, как быстро движется через поле блеск и ярость прусской кавалерии, сказал - почти довольный:

- Вот последний козырь короля... Король продулся в пух и прах! Завтра, видать, с торбой по дворам пойдет.., любой милостыньке рад станется...

Наперерез прусской кавалерии - клин клином вышибать! - вымахала на рысях русская конница. В пыли и ржанье лошадей рассыпался тусклый пересверк палашей и сабель. Желтые облака сгоревшего пороха низко плыли над головами всадников. Хрипели и давили друг друга лошадьми звенящие амуницией эскадроны...

Весь покраснев от натужного крика, Салтыков повелел:

- Снимай резерв с Юденберга, гони их на Шпицберг, на Шпицберг... Повторяю: с Юденберга - на Шпицберг! Резерв!

Приказ был отдан вовремя, ибо пруссаки уже карабкались на Шпицберг. Гренадеры поддели на штыки русских канониров. Пушки они не могли укатить: пруссаки тут же свинцом их заклепывали.

- Ничего, ничего, - говорил аншеф. - Потом мы их снова расклепаем...

К пяти часам дня прусская кавалерия, разбегаясь за прудами, еле двигала ноги. Медные кирасы были рассечены палашами так, будто русские рубили их топорами. А сам Зейдлиц, плавая в крови от шрапнельных ран, лежал, словно верный пес, возле ног своего короля:

- Я знал, король, что мы будем перебиты. "Ах, Зейдлиц, Зейдлиц.., и ты не справился?" - Фридриху хотелось плакать. Он отъехал на коне в сторону, и русское ядро, прилетев издалека, ударило его лошадь прямо в грудь. Жаром и нехорошим духом теплой крови пахнуло в лицо. Король едва успел вырвать ногу из стремени - рухнувший конь чуть не размял его. Это была