Пером и шпагой

нде - под стеклом, как реликвия Кунерсдорфа. Ее хранят в Музее Суворова в Ленинграде.

ЧУДО БРАНДЕНБУРГСКОГО ДОМА

Была ночь... Ах, какая ужасная была ночь! Фридрих рухнул на землю, гусары развели костер, и король нашел в себе сил написать в Берлин своему брату:

"Вокруг меня все бегут, и я теряю мужество. Я не вижу выхода из положения и, чтобы не солгать, считаю все потерянным. У меня нет средств к спасению, мне кажется - все погибло. Прощай навсегда!"

В поле отыскали шалаш, короля уложили на ворохе хрустящей соломы. Фридрих метался, часто вскакивал, громко плача:

- Как спасти Пруссию? За лучшее считаю - отречься от престола! Скачите в Берлин, гусары: двору с министрами выехать в Магдебург, богатым купцам забрать капиталы и спасаться...

Всю ночь рыдания короля прерывали сон усталых людей.

- Берлин можно сдать, - разрешил король среди ночи. - Пошлите гонца, чтобы магистрат приготовил столицу к капитуляции!

Эта ночь, проведенная вблизи деревушки Отшер на Одере, - эта ночь приблизила старость. Когда рассвело, спутники Фридриха были поражены переменой в облике короля. Скорбные черты лица, острые и иссушенные, будто мумифицированные, Фридрих сохранил уже до конца дней своих. Но приобрел он их после Кунерсдорфа.

Наступившее утро не внесло успокоения в душу Фридриха, и он был близок к самоубийству... С лютой ненавистью он кричал:

- О-о, если б мои негодяи умели исполнять долг! Теперь я страшусь своих же войск более, нежели неприятеля...

Так отзывался король о своих солдатах. И это тогда, когда русские - на его же глазах - умирали, целуя свое ружье. Теперь все кончено, и за ночь он утвердился в мнении, что Салтыков уже пирует в Потсдаме, а в Сан-Суси, где книги и картины, где окна полны света, а залы грезят античной славой, там бушуют сейчас пьяные дикари-калмыки... Король провел рукой по воздуху, как бы зачеркивая все свое прошлое: "Прощай, прощай, прощай!"

В Отшер явился какой-то офицер и доложил, что привезли несколько спасенных от русских орудий.

- Лжец! - отвечал ему король. - У меня нет артиллерии. Это ты придумал нарочно, чтобы поиздеваться над убитым горем королем...

Иногда казалось, что Фридрих - на грани сумасшествия. Пока же он горевал, адъютанты его вышли на проселочные дороги. Устроили там настоящую облаву. Много солдат рассеялось по лесам и балкам, таилось в кустах, боясь зажечь огонь. Их выгоняли из укрытий, отводили в поле, строили, ругали, били, ранжировали.

Днем Фридрих узнал, что удалось собрать 10 тысяч человек.

И тогда он горько усмехнулся:

- Не надо меня веселить... Десять тысяч! Это все, что осталось от когда-то великой армии, которая умела потрясать мир!

Но теперь хоть можно было не бояться за свою жизнь. Короля силком покормили, с уговорами усадили на коня, он встал во главе остатков своей армии. Велел безжалостно сжигать за собой мосты...

- Дети мои! - обратился он к солдатам. - Победить мы уже не в силах. Но зато мы способны умереть.

Он заплакал, и армия