Великий океан

Вам нужно отдохнуть,сказал он, стараясь не глядеть на бледное, осунувшееся лицоправителя, на исхудалую шею, не прикрытую обычной косынкой.Мы простоим здесьмесяц.

Я хочу в Россию,ответил Баранов.

Однако он не возражал, когда Подушкин, Николка и Пим перенесли его в шлюпку идоставили в старую, спокойную гостиницу, расположенную на берегу канала Рижсвижк.Отсюда виден был лазурный залив, тенистые аллеи канала, голландские домики счерепичными кровлями. Городской шум доходил сюда приглушенный, не утомлял и небеспокоил. Немного запущенное здание, прохладные комнаты, вежливая неторопливостькитайских слуг чем-то напоминали Ситху.

Чаще всего Баранов сидел на нижней террасе отеля. В самом углу, затемненномполотняным навесом, Николка поставил кресло, и Александр Андреевич проводил в немцелые дни. Бурный переход по океану, волнения последних недель, а главное бездействиесовершенно ослабили его. Он почти ничем не интересовался, ни о чем не расспрашивал,глядел на видневшийся широкий залив с редкими парусами кораблей, на проступавшиевдали синеватые очертания острова Суматры. Единственно, что оживляло его,сообщенияНиколки и Пима о ходе ремонта «Кутузова». Бывший правитель стремился поскорее увидетьстарую родину.

Первые дни к нему приезжали голландские и китайские негоцианты. Они ехали выразитьискреннее почтение ему, чье имя было хорошо известно не только на берегах Тихого океана.Прибыл и важный чиновник с официальным визитом (губернатор хворал и не мог личнопосетить Баранова). Чиновник предоставил в распоряжение правителя губернаторский экипажпроводников. Приглашал осмотреть город и остров, посетить дворец раджи в Сурабайе,посмотреть охоту на леопарда, пляски и игры малайцев.

Но все эти знаки внимания и уважения почти не тронули Баранова. Он оставался сидетьна своей террасе, вести немногословные беседы с Николкой, Пимом и навещавшим егокаждый день Подушкиным. Он хотел только одного поскорее отправиться на корабль,поскорее увидеть Россию.

Поступишь там в мореходное училище,говорил он Николке,вместе с Антипатромплавать будешь...

О своих планах на дальнейшее не говорил ничего. Он даже не знал, есть ли у негоденьги, как будет жить. Тоска по родине и беспокойство за семьювот все, что сейчаснаполняло его сердце.

И вместе с тем силы его слабели. Нездоровый климат Батавии, годы и пережитоепотрясение сказывались с каждым днем. Подушкин доложил Гагемейстеру о состоянииБаранова и просил ускорить отъезд. А то может случиться, что Баранов так и не дотянет доРоссии.

Гагемейстер, как видно, хотел резко ответить, но сдержался.

Лекарь не находит у него никакой болезни, сказал он сухо. А уйти отсюда я спешуне менее господина Баранова.

Однако он проверил ход работ по ремонту, приказал закончить в недельный срок. Онбоялся ответственности.

А за это время Баранов окончательно слег. Последнее, что отняло у него остатки сил,было известие, что Томеа-Меа умирает. Об этом сообщил португальский шкипер, прибывшийиз Гоно-Руру. Так, по вине Гагемейстера, и не довелось им увидеться!..

Расстроенный, он пришел с террасы в свою комнату, лег на кровать и уже не смогподняться. К вечеру ему стало худо, он начал задыхаться и все просил отвезти на корабль.Подушкин и двое матросов перенесли его на судно.

Два дня до отхода «Кутузова» Баранов бредил. Он громко вспоминал жену, Ирину,Антипатра, Кускова, звал Павла. Затем умолкал, шарил иссохшей, когда-то пухлой,маленькой рукой возле кровати, натыкался на голову Николки, стоявшего на коленях уизголовья. На какое-то время глаза его прояснялись, он внимательно и долго смотрел намальчика, замечал стоявшего рядом Пима.

«Людей вольных по морям рассеял...», «Людей вольных...»

Белые, белые корабли, обширные земли, великий океанский простор стояли за этойпесней. Сильные люди.

С нею он и умер.

«Кутузов» выходил из пролива. Раннее солнце поднималось над скрывающейся в дымкеЯвой, пламенел восток. Океан сливался с небом, не было ему конца.

На корме корабля выстроилась вся команда. Матросы стояли «смирно», небольшойветер колыхал приспущенный российский флаг. А посредине палубы, на двух досках, зашитоев белый саван, лежало тело умершего Баранова. Тяжелое чугунное ядро привязано к егоногам. Рядом стояли Николка и Пим. По рябому лицу алеута катились слезы, мальчик горькоплакал. Слезы были на глазах матросов и лейтенанта Подушкина.

Только один Гагемейстер держался сухо. В парадном мундире, чопорный, подтянутый,он вышел вперед, раскрыл молитвенник, поглядел на солнце и медленно, с расстановкойпрочел молитву. На корабле священника не было, последнее напутствие, по обычаю,совершал капитан.

Смирно-о!

Двое матросов подняли доски. Глухо стукнуло о борт ядро. Всплеск воды...

Правитель российских владений в Америке, сын народа, которому он служил, АлександрАндреевич Баранов был похоронен в далеком океане. Так он и не увидел родной земли!

Вечером Гагемейстер в присутствии Подушкина и суперкарго вскрыл сундуки Баранова,описал имущество, бумаги. Выяснилось окончательно, что, кроме любимых вещей, книг инескольких акций компании, у Баранова ничего не было. Хозяин обширных земель,проспектор и морепроходец, тридцать лет добывавший славу отечеству и миллионы своимхозяевам, умер одиноким и нищим.

Затихал конский топот. По дороге из Росса, той, что вела в прерию, уходил небольшойотряд индейцев. Закутанные в старые одеяла, опустив головы, всадники медленно удалялиськ горам. Облако пыли тянулось вслед за ними, оседая на выгоревшую от солнца траву. Ниодин из индейцев не обернулся.

Ворота крепости были раскрыты, голый флагшток остро пронизывал голубое небо.Обширный двор пуст и тих, заколочены окна дома правителя, распахнуты ворота. А снизу,из гавани, доносились отдаленные возгласы, лязганье якорной цепи, крики чаек. Потомторжественно бухнула пушка... Русский корабль навсегда покидал берега Калифорнии.

На палубе стоял человек. Он был высокий и пожилой, седые волосы опускались доплеч, обветренное лицо выглядело усталым. Мало кто узнал бы теперь Алексея. Да и узнаватьбыло некому. Из старых поселенцев остались одна Фрося и одряхлевший Лука, новые егоникогда не видели. Четверть веканемалый срок...