Великий океан

Баранов принял это приказание спокойно. Боль осталась глубоко в сердце. Он молчапротянул ключи Хлебникову минута, о которой думал долгие годы, минута, завершающаявсе, что он сделал и совершил и мечтал передать в надежные руки. Затем так же молчавышел из горницы.

Он прошел двор, миновал сторожевые будки у главных ворот, свернул в лес. По давнозаросшей тропе добрался до развалин старой крепости, сел на обомшелый большой валун.Здесь он бывал не раз, отсюда открывался почти весь пролив с зелеными лесистымиостровками, тускнел, сливаясь с небом, океан.

О чем думал бывший правитель земель, которые поднял для жизни своими руками? Обудущем? Его у него не было. О прошлом? Его отнимали. О том, что остался один и дажесемьи настоящей не оказалось?.. Сын от кенайки слабый, болезненный мальчик ушелс Головниным на корабле, дочь оставалась с матерью, не покидавшей своего племени...

Невольно он подумал, что нужно позаботиться о них. Горечь последних испытаниймногое вытеснила из памяти. Он встал, по привычке отряхнул кафтан, медленно направилсяк крепости.

В тот же вечер Баранов написал Гагемейстеру письмо с уведомлением, что собираетсяотправиться в Кадьяк для свидания с семьей. И что доверяет Хлебникову произвести приемкускладов в его отсутствие.

Капитан-лейтенант был раздосадован и возмущен. В ватном стеганом халате, в бархатнойшапочке на редеющих волосах, он шагал по своей каюте и зло выговаривал Хлебникову,привезшему на корабль письмо.

Нельзя отпускать его, сударь! Сие равносильно началу бунта. На Кадьяке и прочихостровах тысячи кенайцев и алеутов, которые пойдут на крепость по одному его слову.

Полно, господин капитан-лейтенант,усмехнулся Хлебников.Баранов не собираетсяс нами воевать. Он хочет позаботиться о жене и дочери.

Не знаю!отрезал Гагемейстер.Не ведаю... И кроме того, я не могу задерживатькорабль ради его прихоти.

Хлебников пожал плечами.

Тогда велите господину Яновскому привезти семью Александра Андреевича сюда.Симеон Иванович пленен красотою его дочери и исполнит поручение с превеликимудовольствием.

Хлебников, как и все почти служащие компании, прибывшие с Гагемейстером, искреннесочувствовал Баранову и недолюбливал бездушного капитан-лейтенанта.

Сюда?

Именно, сударь.

Гм...

Гагемейстер задумался. Пожалуй, это будет самым правильным и не задержит «Кутузова».Но, недоверчивый по натуре, он отпустил Хлебникова, не сказав ни да ни нет, и лишь квечеру написал распоряжение лейтенанту Яновскому.

Узнав о решении Гагемейстера, Баранов возражать не стал. Он отменил поездку, велелСерафиме приготовить запасную горницу и, в ожидании семьи, занялся вместе с Николкойразбором торговых бумаг и документов, отчасти написанных на клочках бумаги. О том, чтосам остался без средств, почти без копейки, он не сокрушался. Мучило и угнетало сознание,что о нем могут подумать как о человеке, присвоившем чужое добро, и он нетерпеливохотел отчитаться до единой полушки.

Он, как и прежде, вставал на рассвете, разжигал камин, кипятил в котелке чай. Выпивдве чашки, принимался за работу. Только зорю отбивал теперь караульщик. А один раз,когда в караульне проспали, Серафима побежала к столбу и сама позвонила в колокол. Вседолжно идти как и прежде!

Серафима, Николка, промышленные, алеуты и даже Хлебников старались не нарушатьпривычной жизни крепости. Люди по-прежнему приходили к Баранову по делу, за советоми помощью, а старые шкиперы и зверобои признавали только его распоряжения. Хлебниковмолчал, стараясь сам узнать как можно больше полезного от бывшего правителя. Со скрытымнегодованием и грустью он видел, кого лишается Россия в этих местах, и понимал, чтодругого такого человека Русская Америка не увидит уже никогда.

Баранов оживлялся, когда приходили люди. Особенно рад был соратникам, с которымипрошел весь свой путь. Их осталось немного, и они тоже стали седыми и старыми егобоевые товарищи. Они молча сидели на лавке у очага, в потертом комканом платье, многиене снимали тапок и не расставались с ружьями. Охотники и зверобои пришли почти со всехредутов и одиночек, они не хотели еще верить свершившемуся. Пришел из-под Якутска истарик Афонин, давно перебравшийся туда с Уналашкой индейской девочкой,подобранной им когда-то в лесу.

Правитель раздал им свое оружие, лично добытые меха, одежду. А старику Афонинувручил для Уналашки восемьсот рублей ассигнациями все, что имел. Больше у негоничего не было. Оставалось не полученное за два года жалованье да несколько компанейскихакций, которые он передавал детям.

Поняв наконец, что слухи правильны, старики решили тоже покинуть компанию. Однисобрались уйти на Квихпак, другие к индейцам в предгорья Кордильеров. Афонин хотелперебраться в Канаду.

Не будет житья нам тут под офицерами да попами. От них сюда подавались. Теперьнаш курс компанейский вышел,сказал старый зверобой сердито. Вены на стариковскойшее его вздулись.

Но Баранов сразу же прервал Афонина и на минуту снова стал прежнимвластным истрогим.

Не для одной компании мы жизнь свою клали, Афонин,заявил он, хмурясь.Вычто, не русские люди? Кто лучше вашего знает места, народы, проливы, промысел? Навас, а не на правителе будут держаться сии земли.

Потом остыл, прошелся по зальцу.Жизнь наша тут, старые соколы...добавил онтихо.

Яновский выполнил поручение только наполовину. Он привез в Ново-Архангельск однуИрину, Анна Григорьевна прислала благословение и просьбу о ней не тревожиться. Онахворала, морское путешествие даже на Ситху выдержать не могла. Она останется со своимнародом.

Баранов был опечален. Они всегда жили врозь, дочь старого вождя кенайцев никогда нерасставалась со своими близкими, но сейчас, перед отъездом в Россию, ему хотелось ееувидеть. Кто знает, когда и где теперь соберутся они вместе?

Скрасила эти дни Ирина. Смуглая, темноволосая, похожая на мать, она внесла оживлениев старый пустой дом, в котором бывала только в детстве. Обходила казармы, жилища алеутов,посетила все промыслы и заведения, выходила на байдарке в залив, расшевелила дажеленивого попа Тихона, и он со всем благолепием служил обедни. Ирине было семнадцатьлет, она окончила кадьякскую школу для девочек. Веселый нрав и открытый характер дочериБаранова покоряли и старых, и малых.