Мальчики с бантиками

оты, которой он жил, трудясь ради нашей победы. Большая разница! В движении я быстрее понял взаимосвязь деталей, лучше осмыслил электросхему "аншютца".

Я даже удивился, когда старшина Лебедев сказал мне, что до службы на флоте он был в Москве видным кондитером - готовил торты для дипломатических приемов в Кремле. От тортов до "аншютца" - расстояние немалое, и я еще больше стал уважать старшину за его знания...

Штурман эсминца Присяжнюк, этот горбоносый чистюля, аккуратный блондин лет тридцати, время от времени звал меня к себе. Давал читать ПШС, устраивал беглые опросы по теории. Без внимания меня не оставляли... Однажды ближе к вечеру мое имя выкликнули:

- Где здесь юнга? Его "смерш" вызывает...

Честно говоря, у меня ослабли руки и ноги. И хотя заподозрить меня было не в чем, прежняя встреча с особистом на Соловках оставила в душе неприятный след, и тут еще матросы хохочут.

- Ага, попался! - говорят мне. - Сейчас тебя на полубак выведут, к гюйс-штоку привяжут и шарахнут из пятидюймовки прямой наводкой... У нас со шпионами разговор короткий!

Я отправился к "смершу" в гиблом настроении. По кумачовым коврам ступал, как по болоту. Из буфета доносились перезвоны посуды - вестовые готовили офицерам ужин. В кают-компании заводили радиолу, и оттуда неслось по коридору:

Отцвели уж давно хризантемы в саду...

С робостью я постучался в каюту-двуместку. "Смерш" оказался здоровенным дядькой, под потолок ростом, в чине капитана второго ранга. Это я определил по его кителю, который был повешен на спинку стула. А сам он стоял передо мною в сорочке с закатанными рукавами - вот-вот врежет в ухо! Однако встретил он меня, словно лучшего друга.

- А-а-а, - обрадовался. - Входи, входи, юнга... Дай-ка я посмотрю на тебя, на недоросля. - Взял меня за подбородок и заглянул в глаза. - Как живешь - спросил кратко, но строго.

- Спасибо. Живу. Не помираю.

- А что думаешь?

- О чем?

- Вообще... о жизни, о войне?

- Ничего не думаю, - увильнул я от прямого ответа.

На что мне было заявлено с подкупающей прямотой:

- Так ты, выходит, дурак? Как можно жить в такое время и ничего не думать? Нет уж, ты хоть иногда все-таки задумывайся, - попросил меня "смерш". - Шуточки да хиханьки остались за бортом. Здесь тебе не ансамбль песни и пляски... Жизнь на эсминцах слишком серьезная. За каждый поступок надобно отвечать!

- Есть, - сказал я, вспомнив про злосчастный спирт.

Совсем неожиданно прозвучал вопрос "смерша":

- Бабушке-то писал или еще не собрался?

- Не собрался.

- Напиши! - дружелюбно посоветовал мне "смерш". - Только не путай ее излишней романтикой. Тебе романтика, а бабке один страх господен. Захочешь фотокарточку ей послать - посылай. Но сфотографируйся обязательно с обнаженной головой.

- А почему так? - спросил я.

Ленточкой своей я гордился, и мне было бы жаль, если бы бабушка не узнала, что ее внук стал "грозящим".

- На ленточке-то название эсминца написано. Военную тайну разгласишь. Я