Мальчики с бантиками

имой землей, давшей мне жизнь, а Родина прощалась со мной, как со своим сыном! Да! Все было точно так, как в песне. У меня с непривычки даже слезы из глаз выжало.

Корабль мой упрямо качает

Крутая морская волна.

Поднимет и снова бросает

В кипящую бездну она.

Обратно вернусь я не скоро...

И это правда. Ой, не скоро вернусь я домой!

И меня в жизни часто агитировали - даже тогда, когда я в агитации не нуждался. Первый мой выход в океан на эсминце раз и навсегда определил мои убеждения - двумя словами на скалах, одной песней по корабельной трансляции...

Так я вышел в океан моей юности!

* * *

Я попал на Северный флот в период, когда открывался сезон жестоких предзимних бурь. "Держись крепче!" - внушал я себе. Но как я ни крепился, как ни приказывал себе держаться, хватило меня ненадолго, и сразу за островом Кильдином я подарил морю свой ужин. Оно слопало его, даже не сказав мне "спасибо"; и стало ждать, когда я позавтракаю. Это меня сильно огорчило, но я решил не сдаваться и делал все, что положено юнге!

Завтрак был ранний, в шестом часу утра. Кусок хлеба с маслом застревал в горле. Первый кубрик - в самом носу эсминца. Когда "Грозящий" взбирался на верхушку волны - это было еще терпимо; но когда он, мелко вибрируя, начинал оседать в провале волн, - вот тогда... Это была килевая качка. Знатоки утверждали, что к ней привыкаешь, как к лифту. Но мне - не знатоку! - казалось, что я никогда не привыкну. Не слаще и бортовая, когда летаешь от рундука к рундуку, думая только об одном - за что бы тут уцепиться?

Столы на время похода пристегивались со сложенными ножками к подволоку кубрика, мы ходили под столами. Команда ела по углам, сидя на чем придется, а чаще всего - стоя. Сидящие ищут опоры, чтобы не сбросило при крене. Стоящие - хватаются за что попало, чтобы удержаться на ногах. В одной руке кружка, в другой - еда. Ели на походе мало и небрежно.

Мне сказали:

- Корсаков отбачковал, сегодня новое дежурство. Заступай, юнга, бачковать. Принесешь с камбуза... посудку помоешь.

- Ладно, - ответил я, но предстоящее общение с пищей никак не улучшило моего настроения; подле питьевого лагуна стояла у нас бутылка с клюквенным экстрактом - таким кислым, что, как говорили шутники, им можно было исправлять косоглазие, - и я обильно уснащал свой чай экстрактом, дабы заглушить в себе муторность качки...

И вдруг как поддаст! Видать, обнажилось днище эсминца. Повиснув над волной, корабль с размаху шлепнулся килем в разъятую под ним бездну. У меня и кружку из рук выбило, я кувырнулся в сторону. Палуба встала почти вертикально. "Грозящий" теперь гремел, лежа бортом на воде. Океан показал мне свои когти. Лебедев ободрил меня, как умел:

- Держись крепче! Все укачиваются. Даже техника барахлить начинает. Так вздернуло, что схожу посмотреть - как там гирокомпас.

По отсекам всю ночь трезвонили звонки: одна смена сдавала вахту, другая ее принимала. Смены наружных постов спускались вниз, мокрые, хоть выжимай, внутренние