Мальчики с бантиками

утренние избегали соваться наверх, чтобы не вымокнуть. Только успеют люди обсохнуть - звонки, звонки, звонки: пошел снова наверх! С тихим ужасом я наблюдал, как вода появилась в жилой палубе. Сначала она резвилась на линолеуме мелкими ручейками, потом стала всплескивать. И вот уже вода в кубрике гуляет, как ей хочется, - нам по щиколотку. Обмывает трубы парового отопления. Яростно шипит, встречаясь с раскаленным металлом, и отбегает на другой борт, где ее встречают такие же раскаленные трубы. Пшшшш... и пар столбом! Наш кубрик стал медленно наполняться кислым зловонием холодного пара. В этом неприятном тумане плавали фигуры людей и часто громыхали звонки. Поджав ноги, я сидел на рундуке и думал: "Вот она, морская жизнь, без прикрас... Это тебе не в кино!"

- Привыкай! - говорили мне матросы. - Мы же миноносники. Борта у нас слабые. Заклепки на волне вышибает. Шпангоуты мнутся. Оттого и вода... черт ее знает, откуда она берется!

С мостика по трансляции передали:

- Мороз и ветер усиливаются. Началось обледенение. Леера в районе торпедных аппаратов срублены. Держитесь крепче!

- Как это срублены? - спросил я.

- А вот пойдешь с бачком на камбуз - сам увидишь. Не топором же их срубают - просто убирают леера с палубы, чтобы, случись противник, они не помешали торпедному залпу...

В обед я взял медный бачок и побежал за пищей для рулевых и штурманских электриков. Камбуз был размещен ближе к корме. От самого полубака до юта тянулись вдоль палубы минные рельсы - корабельная узкоколейка. Но сейчас эти рельсы, дающие упор ногам, уже плотно забило пористым и соленым льдом. Палуба торчала ледяным горбылем. А возле торпедных аппаратов лееров действительно не было. Можешь нырять за борт. Правда, кое-какая страховка все же имелась. Вдоль всей палубы тянулся стальной тросик. На нем - висячие кожаные петли, вроде тех, что бывают в трамваях - чтобы держалась публика. Я сунул руку в такую петлю, напором ветра меня в секунду, как на коньках, домчало до цели. Дверь камбуза раскрыта - прямо на океан. В дверях стоит кок. Плеснет бачковому половник супу в бачок и смотрит - как волна? Если она идет, кок закроет дверь. Волна минует - кок опять смотрит: кто следующий? Он набухал мне полный бачок, и я вдруг понял, что отныне у меня обе руки заняты и держаться на палубе могу только за чистый воздух.

Обжигая руки супом, я побежал обратно. Мимо первого торпедного аппарата меня пронесло, как пушинку. Клокочущая бездна лишь издали погрозила мне хищно загнутым крючком гребня: "Я тебя, молокососа!" Вот и второй аппарат. Еще метров десять пути, не огражденного леерами, и можно считать, что я дома. Эсминец вдруг повалило в резком крене. Полундра! Прямым ходом, не выпуская, однако, бачка, я так и побежал... в море! Остановился на самом планшире борта и даже заглянул туда, откуда люди не возвращаются. На мое счастье, следующая волна швырнула эсминец на другой борт. Меня вместе с бачком отшибло спиной к аппарату. Хрястнулся. Но бачок не выпустил. Сжавшись в кресле