Царский угодник. Распутин

Он стал ждать. «Уж не Зелёненькие ли это, о которых говорил «старец»?»

Гадливое чувство не проходило. Юсупов опустился в жёсткое, покрытое какой-то вытертой крестьянской дерюжкой кресло и погрузился в мрачные раздумья.

«Старец» появится минут через двадцать, оживлённый, с просветлённым взглядом, помолодевший, энергично потёр руки, словно чувствовал запах чего-то очень вкусного.

   — Извиняй меня, Феликс, — сказал он, — тут такие дела, такие дела...

   — Какие, Григорий Ефимович? — спокойно спросил Юсупов.

   — Дымные. Скоро о них узнаешь сам, без меня. Очень скоро.

   — Может, расскажете?

   — Рано ещё, Феликс. Подожди немного, и ты, повторяю, всё узнаешь сам.

Когда Юсупов покидал тёмную, непривычно тихую распутинскую квартиру, «старец», хитро сощурив глаза, неожиданно спросил:

   — Феликс, а где твоя Ирина?

   — В Крыму. Отдыхает в нашем имении.

   — Приедет скоро?

   — Скоро!

   — Когда ты меня с ней познакомишь, Феликс? Обещал ведь.

   — Вот как приедет, тогда и познакомлю.

В тот вечер Феликс Юсупов окончательно принял решение — «старца» надо убрать, и чем быстрее, тем лучше.

   — Это же гнида, гнида, гнида! Вошь на теле России, которую надо обязательно раздавить! — бормотал он будто в бреду.

Он долго сидел у себя в кабинете, размышляя над списком из нескольких имён — эти люди могли бы принять участие в ликвидации «старца». И были они, как разумел Феликс Юсупов, людьми верными.

Список состоял из десяти фамилий — в основном первого ряда. Что ни имя — то обязательно целая история и всероссийская известность. Состояние гнева, злой растерянности и вместе с ними — досады на то, что «старец» свил своё гнездо под носом у царя, не проходило. И вот какой мерзавец — собирается свергнуть своего светлейшего покровителя! Юсупов не выдержал, рассмеялся. Смех этот был нервным. Поразмышляв, Феликс вычеркнул из списка одну фамилию, потом вторую, третью. Осталось семь фамилий.

   — Чем меньше — тем лучше, — пробормотал он, — но оставлять надо не менее четырёх человек. Меньшей компанией нечистую силу не угрохать.

Кроме лиц первого ряда, должны быть лица ряда второго, помощники. Юсупов разделил лист бумаги по вертикали, справа написал ещё несколько фамилий. Здесь их было меньше, чем в списке левого ряда, — всё-таки Юсупов знал лучше людей своего круга.

   — С Ириной познакомиться захотел, — зло хмыкнул Юсупов, вспомнив о просьбе Распутина, — познакомь козла с капустой... Ну, козел, ну, козел! — Лицо Юсупова, тёмное, с ровными, чистыми от бритвы похудевшими щеками, внезапно посветлело, он вновь не сдержал злой усмешки. — А что, раз это чудовище хочет познакомиться с Ириной, я это устрою... Я это обязательно устрою!

В голове его уже рождался план. План конкретных действий: как убить Распутина?

   — Нельзя ему жить, никак нельзя, — заведённо бормотал Юсупов, — такие чудовища просто не имеют права на жизнь!

Он ещё раз почистил левый список. Наконец в нём осталось пять фамилий. Первой из них стояла фамилия Василия Алексеевича Маклакова, думского оратора, адвоката, человека такого же известного, как и Родзянко [49], председателя Думы, — проницательного, с дробным ироническим хохотком и близоруко прищуренными глазами.

Раз Маклаков стоял в списке первым — это получилось совершенно непроизвольно, — то Юсупов и решил с ним встретиться первым.

   — Да, Распутин — это большая бяка, язва на теле России, — согласился Маклаков. — Что вы предлагаете сделать, Феликс Феликсович?

   — Сковырнуть эту язву.

-Как?

Юсупов сложил пистолетиком два пальца, поднёс их к собственному виску:

   — Только так!

   — Помилуйте, я никогда не работал в бюро наёмных убийц! — искренне воскликнул Маклаков, и Юсупов, разом поскучнев, понял — дальнейший разговор бесполезен.

   — Но кто-то же должен сделать это дело, — пробормотал он.

   — Согласен. Но только тот, кто умеет это делать, я же... Я не отличаю саблю деревянную от сабли железной, а настоящий пистолет от пугача. Я — юрист, депутат Думы, адвокат, я могу лишь защитить того, кто убьёт Распутина, и, поверьте, вот здесь я — на коне, здесь я могу добиться оправдательного приговора кому угодно. Даже каторжнику, сбежавшему с Сахалина. Это моя профессия.

Юсупов поднялся.

   — Жаль!

   — Мне тоже очень жаль, голубчик Феликс Феликсович. Не обессудьте, пожалуйста, и не обижайтесь на старика. — Голос у Маклакова сделался визгливым, просящим, глаза покраснели — он действительно не хотел обижать Юсупова, а получилось так, что обидел. — Да потом, у меня намечено несколько поездок подряд, они идут одна за другой, почти без перерыва. А завалить Распутина — это дело серьёзное, к этому надо основательно готовиться.

   — Согласен, — Юсупов наклонил голову, давая понять Маклакову, что продолжать разговор не намерен.

Маклаков засуетился, но Юсупов, уже не слушая его, прошёлся пальцами по пуговицам кителя, проверяя, все ли застёгнуты, ещё раз склонил голову в прощальном приветствии — он был разочарован Маклаковым.

   — Ей-богу, Феликс Феликсович, для этого нужна подготовка очень серьёзная. Мы однажды у себя в Думе обсуждали вопрос: сколько человек охраняет Распутина? И вы не поверите — цифра подошла чуть ли не к сотне.

   — Это я знаю, Василий Алексеевич.

   — Вы представляете, сколько хитрости надо иметь, чтобы обвести сто охранников! А? Да желательно так, чтобы комар носа не подточил, чтобы мне потом работы было поменьше...

Как раз это-то Юсупов и представлял хорошо, он вежливо кивнул, в прихожей начал излишне поспешно натягивать на себя шинель, словно бы собирался бежать из этого дома, где его не поняли, по лицу Маклакова проползла обиженно-озабоченная тень. Он сказал князю:

   — Вы напрасно так со мною, со стариком... Ей-ей!

   — Помилуйте, у меня и в мыслях не было обидеть вас.

   — Поймите, от меня пользы больше будет, если вы вдруг завалитесь — тьфу-тьфу, не приведи Господь! — и вас понадобится защищать. Вот это я сделаю качественно. И без всякого гонорара. А...

   — Вы это уже обещали, — сухо произнёс Юсупов.

   — Конечно, конечно, — проговорил Маклаков прежним расстроенным тоном, неожиданно нагнулся к лакированной галошнице и снял с неё тяжёлую гуттаперчевую дубинку, согнул кольцом и, поймав скользящий взгляд Юсупова, пояснил: — Гимнастическая палка, для силовых упражнений. Удобно тренировать руку — особенно кисть. Удобно драться, если хотите. Такая палка следов не оставляет, а кости превращает в фарш.

   — В девятьсот пятом году дружинникам в Москве, говорят, специально шили узкие длинные мешочки из брезента, рабочие на заводах насыпали в них железные опилки — получалась палка жёстче стальной. Народу такими палками науродовали уйму.

   — Это вам, Феликс Феликсович, — Маклаков протянул гуттаперчевую дубинку князю. — А вдруг пригодится? — Он улыбнулся заискивающе, мелко, в нём словно бы что-то сломалось — Маклаков и хотел участвовать в заговоре, и чего-то боялся, чем вызвал в Юсупове невольную злость и одновременно — жалость.

Юсупов взял в руки гимнастическую дубинку, согнул её кольцом, глянул на Маклакова и неожиданно рассмеялся.

   — А что, — сказал он, — эта дубинка нам очень даже может пригодиться. — Хлопнул подарком по бедру и вышел на улицу.

На улице мело, с неба с глухим могильным шорохом сыпалась твёрдая крупка, её крутило, свивало в жгуты, забивало редким прохожим рты и ноздри, от холода мозжило в костях. Крупка под ногами повизгивала стеклянно, от её визга поламывало зубы.

Юсупов шёл быстро, не глядя по сторонам, хлопая дубинкой себя по ноге. Итак, первый кандидат из списка отпал. Осталось ещё четверо... А если они поведут себя так же, как повёл Маклаков? «Если никто не согласится участвовать в этом благородном деле, я убью Распутина один», — решил он и мрачно сжал рот.

Следующим в списке шёл Пуришкевич.