Выученные уроки (СИ)

Роуз прекрасна. На самом деле, по-настоящему божественна. И она даже этого не знает, что хуже (или лучше) всего. Она застенчивая и стеснительная в том, что касается ее внешности, и плохо принимает комплименты. Но она просто нахер прекрасная. Я уверен, что она самая красивая девочка в школе, и даже не думаю, что я чересчур пристрастный. Она красива без стремлений к этому, без усилий.

Она совершенно великолепная, очевидно, и это делает ее еще привлекательнее. Она не стыдится быть умной, но я не нахожу ее за это раздражающей. Она знает больше, чем кто-нибудь другой, но она никогда этим не хвасталась. Она помогает всем, кто попросит, и очень заботится о том, чтобы люди могли понять непонятное. Она обычно никогда не хвастается своими оценками, но и не принижает при этом свой ум.

Нет ничего такого, за что я был хоть немного достоин ее. Я не понимаю, что она во мне видит и что ей во мне нравится? Если честно, я провел большую часть этой пары прошедших месяцев беспокоясь, что может она действительно только хочет позлить своих родителей, но после того дня в ее спальне мне больше не нужно об этом волноваться. У нас был настоящий разговор, там, где она спросила меня, бросаю ли я ее. Бросаю ее. Так, не хочу перебарщивать с анализом, но, чтобы я мог с ней порвать, то технически я должен был сначала встречаться? А так как она спросила это, то подразумевала, что мы встречаемся. Что означает, что у меня есть девушка. И эта девушка — Роуз Уизли.

И это райская часть моей жизни.

Адская часть, с другой стороны, началась на следующий день после того, как я вернулся из моего недолгого вторжения в образ жизни беглых подростков.

Как мать и обещала, я был обречен на этот разговор, неизбежный разговор о том, что я позор всего рода Малфоев. Я этого ожидал и пытался собраться с силами перед ним, несмотря на то, что втайне надеялся, что этого просто не случится. Но, конечно, случилось.

И мой дед объявил о своем прибытии самым роскошным способом из всех возможных — стоя внизу у лестницы, проорал мне спускаться. Мило.

Я не совру, мое сердце перестало биться в эту секунду. Я сразу же вроде как запаниковал и стал спрашивать себя, а что я собственно, черт возьми, могу сказать, чтобы хоть в какой-то форме, каким-то способом защитить себя от той кровавой бани, что меня ожидает. Мой дед разорвет меня на части, я был уверен. Но я был в порядке, я знал, что это произойдет, и знал, что я смогу за себя постоять.

И я пошел вниз и не был удивлен тем, что там увидел. Мой дед стоял у самых ступеней, пристально разглядывая меня, пока я медленно спускался. Родители тоже были здесь, хотя и немного в стороне. Мать выглядела странно довольной, словно она была рада, что я, наконец, как следует получу. Выражение лица отца было невозможно расшифровать. Я ненадолго поймал его взгляд, но он тут же отвернулся. Я не знаю, где была бабушка, но не думал спрашивать об этом в ту минуту.

Я пытался сохранять спокойствие на своем лице и изо всех сил старался скопировать отцовское нечитаемое выражение. Я посмотрел деду в глаза и постарался дать ему понять, что я его не боюсь, и он не сможет меня запугать. Конечно, он из тех, кто живет, чтобы запугивать, так что я не удивился, что он не обратил внимания.

— Скорпиус, — сказал он с натянутым радушием. Он наклонил голову, что я должен был принять за приветствие.

— Привет, дед, — ответил я, сохраняя голос как можно более нейтральным.

Мы долго смотрели друг на друга без слов, и я почти что слышал его мысли, пока он представлял себе способы, которыми мог бы меня убить, и пытался остановиться на самом кровавом.

— Хорошо, что ты снова к нам присоединился, — сурово сказал он. — Надеюсь, твоя внезапная поездка была приятной?

— Да, довольно приятной, — тут же ответил я. Он этого не ожидал и немного поморщился.

— В школе, я предполагаю, все хорошо? — он приподнял брови, давая понять, что это был вызов, но я не видел смысла быть тем, кто первым начнет ссору.

— Да, все отлично.

— Я слышал, ты завел там неподобающие развлечения.

— Я не думаю, что термин «неподобающий» тут уместен.

И это было все, что мне следовало сказать, как оказалось, чтобы смехотворное спокойствие деда начало омрачаться, и он сузил глаза в моем направлении.

— На твоем месте я бы подумал дважды, прежде чем выказывать такое неповиновение.

Я не был полностью уверен, что он знает настоящую суть неповиновения, но не стал говорить об этом вслух. У меня появилось ощущение, что неминуемый след от пощечины на моем лице, наверное, будет проходить дольше, чем я предполагал. И я просто спокойно стоял и сказал:

— Я уже знаю, зачем ты здесь.

— О, неужели? И зачем же, позволь мне спросить?

Он пытался напугать меня, пытался устрашить. Я не собирался ему этого позволять.

— Я уже говорил об этом с родителями. Ты тоже ничего не сможешь с этим сделать.

Мне не нужно было и упоминать, что за «это» я имею в виду, потому что лицо деда тут же стало угрожающим, и он злобно посмотрел на меня сверху вниз. Это было страшно. Он никогда так на меня не смотрел, и мне никогда не хотелось быть тем, на кого направлен этот Взгляд Смерти. Его голос был низким и угрожающим:

— Ты прекратишь это, ты меня понял?

Меня это достало. Меня достало, что мне говорят, как проживать свою собственную жизнь, и с меня хватило.

— Ты не заставишь меня ничего сделать, — сказал я ему, превозмогая свой легкий испуг внезапным чувством храбрости. — У тебя нет над этим никакой власти, — я быстро оглянулся на отца. — Никто из вас не имеет такой власти.

— Я это запрещаю, — серьезно прошипел дед. — Ты не будешь ходить, пороча имя нашей семьи! Я не позволю.

Я не смог сдержаться. Я рассмеялся или, скорее, прыснул.

— Имя этой семьи уже давно опорочено, — с неверием сказал я. — Ты позаботился об этом много лет назад.

Если честно, я был удивлен, что он меня не ударил. Он, впрочем, схватил меня за руку и так сжал ее, что у меня до сих пор там синяк. Я попытался вырваться, но он оказался удивительно сильным для старика.

— Ты, слушай меня, — резко приказал он. — Я этого не потерплю.

И снова я попытался вырваться, но это было невозможно, потому как он сжимал мою руку.

— Отпусти его.

Это заговорил отец, и я вскинул голову и в шоке уставился на него. Все остальные тоже, и я могу сказать, они были так же удивлены, как и я, что он заговорил. Дед и его пробуравил взглядом.

— Это твоя вина, — упрекнул он. — Ты это знаешь, верно?

Отец не дрогнул.

— Отпусти его, — медленно повторил он.

Дед проигнорировал его.

— Ты позволил ему одичать. Этот мальчишка не понимает порядка!

Когда стало ясно, что дед не собирается меня выпускать, отец, наконец, подошел к нам и силой заставил его меня отпустить, отдернув его руку и встав между нами. Я был слишком шокирован, чтобы говорить или что-то делать, и взгляд моей матери отражал мой.

— Это твоя вина, — снова сказал дед. — Ты совершенно его не контролируешь!

Отец ничего не сказал.

— Ты позволил ему пойти в эту богом проклятую школу. Чего ты ожидал? Неудивительно, что это случилось, его голова набита всем тем дерьмом, чему они учат там. Ему нужно преподать настоящий урок.

Отец вскинул голову, и его лицо было таким серьезным, каким я никогда его не видел.

— Он мой сын. Тебя это не касается.

— Черта с два не касается, — ответил он. — Если ты ничего с этим не сделаешь, это сделаю я.

— Тебе лучше уйти.

Челюсть деда отвисла, и он выглядел так, будто убьет кого-нибудь от шока.

— Ты собираешься просто стоять здесь и позволять ему марать имя нашей семьи?

— О, господа ради, отец! Скорпиус прав. У этой семьи не осталось чести, которую можно было бы замарать.

Слова отца, казалось, звенели вечность, пока дед, наконец, не собрался достаточно для того, чтобы нанести следующий удар. К его голосу вернулось предыдущее мрачное холодное спокойствие.