My December (СИ)

— Почему Гермиона плачет? — и этот вопрос прозвучал на удивление так отчетливо, так громко, что губы слизеринца скривились.

Почему она плачет, Блейз? Ох, если бы была только лишь одна причина…

— Страцкий заебал, — слова его прозвучали, как глухой рык, голова налилась кровью, а глаза помутнели. — Эта идиотка пошла с ним на “прогулочку”. И, если бы не я, то закончилась бы она летально. Гребанный урод.

Сполз по стене, обхватив голову руками, чувствуя, какой бешеный ритм отплясывает сердце. И зачем он говорит это парню, стоящему напротив? Зачем? Они же больше не друзья…

Но только Блейз, блядь, поймет. Только Блейз — никто больше. Между ними была связь, доверие, которое не могло разрушить даже время.

— Что, хрупкое сердце грязнокровки не выдержало? — приглушенный смешок и надменная улыбка у Блейза, животный гнев и убийственный взгляд у Драко. Он смотрел на сокурсника так, как смотрят на смертельного врага или на того, кого искренне ненавидишь. То, что произошло с Грейнджер — не шутки, черт возьми!

И улыбка тут же слезла с лица слизеринца, уступая место удивлению. Он смотрел на Драко, вылупив глаза, осознавая то, чего не видел раньше. И эти чертовы слова срываются с губ, прежде чем прокручиваются на языке:

— Ты ее любишь?

Словно острое лезвие в сердце, словно душа ушла в пятки с оглушительным грохотом.

Любишь ли ты, Малфой? Любишь ли ты грязнокровку?

Нервно сглотнул, отводя взгляд. Этот вопрос мучает его самого уже который день. И всегда один и тот же аргумент — нельзя, не грязнокровку. Но он, твою мать, не имел понятия ,что с ним творится! Потому что между ними явно что-то было, что-то, чего другим никогда не понять. А Малфою нельзя это чувствовать, он не имеет права.

Тогда какого? Какого он теряет голову каждый раз, целуя Грейнджер? Забывается в ее, таких блядски родных, руках, в мягких отзывчивых губах, в тепле, исходящем от девушки. Забывает, твою мать, обо всем.

И ссылаться на физическое влечение было крайне глупо, потому что Малфою было важна она сама, а не то, что у нее под юбкой. Было страшно осознавать, что впервые за столько лет ему не плевать на какую-то очередную девчонку, и она не очередная, нет… И ладно бы любая студентка Хогвартса вызвала бы это в Драко, но нет, надо было знаменитой заучке Грейнджер влезть в его жизнь.

И судьба решила поглумиться над ними обоими, выкинуть злую шутку, которая в конечном итоге погубит кого-то из них. Он ненавидел Гермиону просто за то, что та существовала. Он уже был согласен убить любого, но не гриффиндорку. И разве это поменяло бы что-то? Разве он не был бы убийцей?

Да, был бы, но это, блядь, она. И Малфой был слишком слаб для того, чтобы отнять у старосты жизнь — он был слишком слаб даже для того, чтобы ударить ее.

Любовь? Нет.

Почему? Потому что так быть не должно, не с ней.

Стереотипы? Возможно.

— Не знаю, Блейз, не знаю… Я так устал, так блядски устал, — голос звучит вымученно, бесцветно, будто бы перед брюнетом сидит не Малфой, а какой-то сопляк. И Драко хочется убить себя за это, ударить со всей дури о стенку! Он просто ничтожество сейчас. Просто потерянный мальчишка, у которого не осталось сил.

Руки безвольно опускаются, оголяя поврежденный участок кожи всего на несколько секунд, но этого достаточно, чтобы увидел Блейз. Глухой вздох, и слизеринцу кажется, что сердце перестало биться. Темные глаза лихорадочно блестят, в ужасе глядя на Драко.

Понимание приходит сразу, навалившись на плечи Забини тяжеленным грузом. Садится рядом, пытаясь унять дрожь в руках. Не знает, что сказать, как поступить.

— Я должен убить ее, Блейз. Должен, но не могу, не Грейнджер, — голос натянутый, словно струна, слеза предательски катится по щеке. Он тут же отворачивается, судорожно вдыхая воздух.

Он виноват, так виноват перед Малфоем… Нельзя было оставлять его одного со всем этим, нельзя было отстраняться от него в такой трудный момент. И это была еще одна гребанная ошибка, черт возьми! Все это время Забини злился на Драко, хотя на деле виноват он сам.

С детства у них был свой принцип — когда кому-то плохо, другой не имел права сидеть в стороне. Парни могли ссорится, обижаться, но своих правил не нарушали никогда… до этого года. И оба не знали, можно ли заполнить эту огромную трещину между ними, но каждый нуждался в своем друге, в своем брате.

— Прости, — всего одно короткое слово, но что оно значит для них обоих. Словно камень, все это время давивший на сердце, испарился.

Мимолетное удивление проскальзывает в серых глазах Драко. Закусывает щеку, чтобы не улыбнуться. Еще вчера Малфою казалось, что они с Блейзом враги на века, что он никогда не простит. Но сейчас парню было плевать — все, чего хотелось слизеринцу — это крепко обнять друга и не отпускать.

И это было так по-детски наивно, так глупо, как будто им снова двенадцать лет, и все так просто забыть. Но не сейчас, будучи Пожирателем смерти, будучи человеком, которому предстоит стать убийцей невинных людей.

И, честно говоря, Малфою казалось, что он упустил тот единственный шанс, который у него был. Если бы… если бы тогда, еще в первый день, слизеринец смог побороть человеческие эмоции, которые вспыхнули внутри его такого черствого сердца, то Гермиона, скорее всего, была бы уже мертва.

Но она была той, без которой Драко просто не мог. Словно гриффиндорка невиданный миру наркотик, от зависимости которого невозможно избавиться. Который таким сладостным ядом растворялся внутри, который уничтожал тебя прежнего —на всегда и безвозвратно.

И в каком-то плане он был счастлив, что не прикончил Грейнджер тогда — он был рад и зол. Ведь она так бесцеремонно влезла в его жизнь и принесла ту нежность и ласку, которую он не знал прежде. Слизеринец не хотел терять человека, по-настоящему любившего его.

И Драко не понимал — как? После всей той боли, которую он причинил девушке, после тех оскорблений и унижений, что гриффиндорка перенесла…

И теперь, рыдая в темноте их гостиной, Гермиона ждала своей смерти, смерти от его руки. Неизбежной, неминуемой и такой несправедливой.

— Нам пора, Драко, — произнес Блейз с бесконечной печалью в голосе. Его лицо было, как никогда, серьезно, карие глаза с пониманием смотрели на друга. Без жалости, как бы посмотрел другой, а с теплотой и грустью, которая словно летала в воздухе, и, казалось, они делили одни эмоции на двоих.

Малфой кивнул, с трудом поднимаясь с холодного кафеля. Усталость пронизывала каждую часть сознания и тела, спина отдавалась ноющей болью. Но это был все еще он. С этими платиновыми, не смотря ни на что идеально-лежащими волосами, темно-серыми миндальными глазами, цвета бушующего океана, и кривоватой улыбкой на белоснежном лице без единого изъяна.

Забини встал следом, кивнув по направлению к коридорам. Они шли медленно, не издавая ни звука — лишь удары подошвы лаковых туфель разносились эхом по замку.

Странное спокойствие окутало парня, будто бы ничего не происходило еще пару минут назад, будто бы они с Блейзом были все теми же мальчишками, не знавшими жизни. Не беззаботной, богатой и изысканной, где, неправильно подобранная домовиками рубашка, казалась сущим кошмаров, а настоящей, не знающей пощады.

Чем ближе слизеринцы подходили к Большому залу, тем шумнее и теснее становилось. Студенты сновали вдоль коридоров. Группа девчонок, лет четырнадцати, воодушевленно обсуждала планы на каникулы. На их смазливых личиках играла приторная улыбка, а короткие юбки едва прикрывали бедра.

Драко, поморщившись, отвернулся. С одной стороны, ему хотелось вырвать от подобной картины, а с другой, парень завидовал всем этим детям, да так, что желудок болезненно сжимался. У них впереди было то, что никогда не будет у него — детство.

Зайдя в помещение, Малфой сбавил темп. Он нервно сглотнул, смотря на Забини. Парень не знал, как отреагирует зеленый факультет на перемирие — естественно особой радости от них ожидать не стоило, не после того, что Драко наговорил.